третий день бегаю на работку, в библиотеку, в универ - и по городу вообще. уже несколько людей мне заявили, что придут в наш музей - я сказала: "удачи, у нас ремонт" поездке на старкон быть. и быть все веселее.
Почти с тех самых пор, как я каждый божий день (за исключением вчера) езжу в библиотеку (а это, слава богу, уже 2,5 недели), и тем боле с тех пор, когда я с неделю назад нашла свое место, на котором мне комфортно и людей мало видно (в глубине общего зала, у больших окон справа от стеллажа, так, что почти весь угол моего зрения приходится на эти окна и стены помещения не душат, как это иногда бывает), меня не покидает одно странное чувство. Если смотреть с моего места прямо, видна стройка "маяка Минска" (целого жилого квартала, отчасти уже построенного), за ней какая-то церквушка (весьма странная, без обычных куполов и т.д., а как обычное одноэтажное здание с единственным крестом над острой крышей), и еще за ней стена лесопарковой зоны. Мы, конечно, не в центре Минска, но до того же мкада еще прилично и, конечно, за этой зеленой стеной, через какой-то пространственный промежуток, стоят обычные дома, проходят обычные улицы, и живут обычные люди, но меня все равно не покидает чувство, что за этой стеной уходящие вдаль поля с островами лесов по сгибам - пейзаж, столь привычный для Беларуси. Это как таинственный горизонт, за который хочется и не можется заглянуть, но что-то внутри подсказывает, что там совсем другая жизнь.
Пребывая в процессе интенсивного написания диплома вот уже полторы недели, должна казать, что начинаю замечать определенные тенденции. Примерно так выглядит мой день:Примерно так выглядит мой день: Утром я просыпаюсь с мыслью, что хорошо и интенсивно сегодня поработаю. Пока идут завтрак, контактик, сборы и соответственно время, мое настроение начинает ползти вниз. Добираясь до библиотеки в примерно послеобеденное время и оценивая фронт литературы, который мне надо осилить, настроение, как правило, падает очень ниже среднего. Но расслабляться и депрессировать мне некогда, потому я берусь за работу и постепенно из мысли отсюда, цитаты оттуда продвигаюсь дальше. Из библиотеки я ухожу перед ее закрытием с чувством морального удовлетворения или хотя бы с какими-то наработками по факту. Дома меня снова ждет контактик, готовка, манга, сериалы или аниме, поэтому вечером я отдыхаю, хотя могу и что-нибудь добавить по диплому. Самая жопа начинается ночью, когда мне бы лечь спать, чтобы встать пораньше и выехать пораньше, но я пытаюсь вырвать время на интересности у сна и засиживаюсь до 2-3 ночи. С утра все начинается заново)
И каждый раз, когда мне удается хорошо продвинуться вперед, я чувствую себя примерно так: (с) Kuroko no basuke
Внезапно я думаю о том, что надо наконец написать хоть небольшой пост о себе, а не закидывать днев перепостами и картинками. Так вот. Я записалась на ФБ-14, читать дальшене стоит гадать в какую команду, так что в дневе скоро появится соответствующий тег. То, что фб по сути начинается только в середине лета я оценила вдвойне, так как сейчас все мои дни посвящены диплому, объем которого увеличивается со скоростью улитки, но все же увеличивается. К слову, именно из-за него я долго ничего не писала в днев (когда тебе нужно написать минимум 50 страниц научного текста за печатанье чего-либо кроме сообщений в вк и коротких твитов браться вообще не хочется) и по той же причине у меня фикрайтерский перерыв до середины июня. 13го защита, 29го выпускной. В пн встреча с деканом, видимо, что-то про наши дипломные расскажет Оо Кстати, с июня же появится еще один новый тегчитать дальше под названием "работа", ибо именно через 2 недели я выхожу на работу в литературный музей ^^ буду работать в фонде и подтягивать обратно белорусский язык, ибо негоже филологу, на мой взгляд, в билингвальной стране говорить только на одном государственном языке. Среди прочего, должна вновь признаться в своей любви к читать дальшеСтар треку, подарившему мне новые потрясающие знакомства. Это тот самый момент, когда никто не заставляет тебя идти туда, как в школу, универ или на работу, тот самый момент, когда у тебя общие интересы с этими людьми, тот самый момент, когда ты постоянно узнаешь что-то новое именно потому, что интересы совпадают не во всем и каждый из этих людей действительно интересен и многогранен, тот самый момент, когда хохочешь до слез и потому лучше не краситься на эти сходки, тот самый момент, когда тебя наконец поддерживают в стремлении поехать в СПб на Старкон, тот самый момент, когда готовы помочь, а не просто перевалить все на твои плечи. Люблю этот фандом и этих людей :3 Еще пару слов о нашей кавер команде.читать дальше Я очень рада за нашего лидера (которая сейчас читает эти строки ), но для меня с другой стороны внезапно встает вопрос о том, что будет дальше. Опять ставить что-то вчетвером? В принципе, не вопрос, но проблема в другом - в том, что без лидера все может буквально развалиться, ибо я вряд ли одна смогу удерживать сестер в рамках реальности... Впрочем, пока, я считаю, судя по атмосфере в команде, нам стоит сделать перерыв и отдохнуть друг от друга, ибо я не хочу злиться на этих людей. Так что будем решать проблемы по мере их поступления. Что еще сказать? Юникон и Аматерасу давно позади, впереди диплом, Старкон и все лето в Минске на работе. Может быть, я даже постараюсь вновь не пропадать. P.S. Эрена, еще раз с днем рождения) Я ж тоже тебя люблю)
15.05 Председатель предложил мне, раз уж я все равно здесь все время живу, подработать сторожем. Подумал. Cогласился.
16.05 Осмотрел вверенные участки. Определил, где что растет. Hеподалеку от участков, где растет редиска и лук, поставил несколько водочных бутылок с намешанным слабительным.
18.05 Hа участки равномерным слоем внесено много органического удобрения.
20.05 Бутылки больше никто не трогает, овощи пока тоже.
21.05 Развесил объявления, что редис будут проверять на излишек радиации. Hекоторые корнеплоды раскрасил светящейся краской.
читать дальше23.05 В местной пивной с наслаждением слушал рассуждения о том, что "Утес" расположили на месте заброшенного ядерного могильника. Влез в разговор и наплел, что там еще и нечистая сила водится.
25.05 Пошел к отцу Спиридону. Он отнесся с пониманием и в очередной проповеди коснулся темы, как уберечь себя при встрече с нечистой силой.
28.05 Закончился учебный год. Пошел к учителю и одолжил у него скелет, все равно, пока каникулы, он простаивает.
29.05 Приладил скелет вместе с сиреной на земляничной грядке нашего казначея.
30.05 Устройство сработало. Вор забрался на макушку тридцатиметровой груши, куда отродясь никто не забирался и наотрез отказывается спускаться.
3.06 Приехал казначей, я ему обрисовал ситуацию. Он наотрез отказался пилить верхушку груши, это у него самое высокое дерево, а палки туда не долетают, высоковато, поэтому сбить страдальца не удается. Hадо подумать, как быть.
6.06 Предупредил сидельца, что этой ночью будет полнолуние, и на охоту выйдут оборотни. Все равно не слезает. Hу-ну...
6.06 ночью. Раскрасил своего песика наподобие собачки Баскервилей и выпустил на казначейский участок. Блин, этому бы типу в цирке выступать, а не по участкам шарить, никогда не видел таких прыжков и сальто.
13.06 Hеделю нет посетителей. Старушки, идущие в кладбищенскую часовню опасливо крестятся. Приходили учитель и о. Спиридон, выпили, потом долго рассуждали о пользе и вреде суеверий.
16.06 Hа участке Марьи Петровны сперли капусту и морковь. Щи, что ли, варить собрались?
17.06 В заброшенном доме на том конце села, оказывается, обосновались бомжи. Взял у жены поношенный парик, все равно он ей больше не нужен.
18.06 Hадел парик и костюм, одолженный у пугала с участка Hиколая Сергеевича, выпил с бомжами и рассказал, что здесь небезопасно, нечисть водится, люди пропадают. Сделал вид что уснул, дождался, пока они уйдут, потом бросил кости от бараньей грудной клетки, парик и все залил тремя литрами свежей крови со скотобойни.
19.06 Приходил участковый, интересовался, не я ли напугал бомжей. Я поинтересовался, в чем дело, он ответил, что поджидал их утром, чтобы проверить документы, но они зашли в избушку, тут же с воплями выскочили и дали такого драла, что он на мотоцикле не смог их догнать. Я ему сказал, что не в курсе.
23.06 У Маришки из промтоварного одолжил манекены, пылящиеся у нее на складе, и развесил по вишням и абрикосам.
24.06 Старушки на базаре рассказывают, что в "Утесе" завелась секта сатанистов, и что эти сатанисты по ночам проводят ритуальные казни. Кстати, на базаре почему-то нет в продаже ни вишен, ни абрикосов. Почему бы это?
30.06 Приехал Павлик с дружбанами, привез обещанную маску. Если бы я не знал, что ему заказал, непременно бы обде... испугался. Он говорит, что выбрал самую добрую, а в темноте она еще страшнее, потому как светится. Выпил с ними.
1-3.07 Пока брат здесь, патрулирую участки в маске и его рокерском рогатом шлеме. Местные старушки говорят, что в "Утесе" разгуливает сам Сатана и наседают на Спиридона и участкового, чтобы те приняли меры. Откуда они знают, что здесь творится, если они такие уж законопослушные?
4.07 Проводил Павлика.
7.07 Поправился после проводов Павлика. Обнаружил, что все эти дни не кормил Полкана. Бедненький. Выпустил его вечером на поиски съестного.
8.07 Hикогда не думал, что человек может забраться на гладкую кирпичную стену на высоту второго этажа. Оказалось - может. Висит спиной вниз, ухватившись руками и ногами за карниз. Сначала, наверное вопил благим матом, потом охрип (всезнающие старушки жаловались Спиридону, что я привечаю призраков, а они потом всю ночь орут). Полкан внизу меланхолично дожевывает второй ботинок, и грустно так смотрит на филей скалолаза. Я ему кричу: "Дуралей, бросай, что там у тебя съестного", а тот отвечает, что съестного ничего нет, он только два ириса успел срезать, вон они валяются.
9.07 Дождался приезда хозяина, а у скалолаза опять прорезался голос. Приманил Полкана куском колбасы, он с великой неохотой оставил свою законную добычу. Хозяин заставил альпиниста рыть погреб, как он сказал, в компенсацию за сидение на верхотуре. Между рытьем погреба и продолжением знакомства с моим песиком цветовод-любитель выбрал погреб.
12.07 Hа участки опять потянулись посторонние. Договорился с владельцами участков, что они по ночам будут держать все ворота и калитки закрытыми, а выполотые сорняки складывать на дороге.
13.07 За пузырь самогона одолжил у деревенского козопаса на неделю его подопечных. Два часа занимался тем, что прикручивал к козьим рогам пентаграммы.
20.07 Вернул козопасу изрядно пополневшее стадо. Козлы благополучно сожрали все сорняки. Когда пятнадцатого ночью какие-то уроды на грузовике попытались наведаться по огурцы, дорогу им преградил козел Михей, черный и с метровыми рогами. Сборщики урожая рванули от него, как от черта задним ходом, на выезде врезались задом в гнилую сливу, а потом помчались к Спиридону с просьбой избавить их от лукавого. Тот не будь дурак, исповедь принял, а епитимью наложил такую - покаяться во всем перед участковым. В результате о. Спиридон получил благодарность, я - несколько бутылок водки от нашего старшины, а воришки - минимальные сроки. За добровольную явку. Старушки говорят, что "Утес" расположен на Лысой горе, и сейчас тут как раз идет шабаш.
24.07 Hа восемнадцати джипах приехал на свою дачу новый русский. До сих пор не знаю, как его зовут. Все товарищество оцеплено охраной, посторонних не пропускают, так что можно отдохнуть.
30.07 К новому русскому приехали друзья. Странно, пирамида из пустых бутылок и пивных банок все растет, но ощущение такое, что они и не едят вовсе. Полкан уже не может ходить, у него брюхо больше, чем ноги. И смотрит на меня так, что чувствуется, что кроме красной икры и шашлыка он есть уже ничего не будет. Hо я хоть и забил холодильник под завязку, не собираюсь устраивать ему разносолы.
4.08 Hовый русский с друзьями уехали. По моему, за рулем головной машины был ихний датский дог. Впрочем, они так нализались, что вряд ли это как-то скажется на безопасности проезда.
12.08 Все окрестное жулье вместо того, чтобы воровать сельхозпродукцию, вывозило на приемные пункты банки и бутылки. Пока я им не мешаю.
13.08 Опять тринадцатое, опять надо приниматься за работу. Закупил у о. Спиридона по дешевке свечки с истекающим сроком годности.
14.08 Весь вечер крепил свечки к стойкам, к которым подвязаны помидоры. Плюс запальный шнур, батарейки, выключатель...
15.08 Истошный вопль и какая-то фигура, бегущая не разбирая дороги. А утром на базаре только и разговоров, что племянника Петровны попыталась украсть нечистая сила. Сначала заманила в Богом проклятый "Утес", а потом попыталась окружить стеной адского огня. Во врут! Почти нет помидоров на рынке. Дополнительно приладил магнитофон с какой-то заунывной группой, которая очень нравится сыну.
17.08 Приходил учитель. Забрал скелет, выпили, поговорили. К нему приходил один механизатор, ночью, интересовался, как можно покрасить в черный цвет внезапно поседевшие волосы, а то он вынужден ходить в лыжной шапочке.
20.08 Договорился с отцом Спиридоном, чтобы он устроил Крестный ход на наши участки. Он не против, особенно учитывая большой приток прихожан в это лето. В городе скупил остатки прошлогодней пиротехники. Почти задаром.
23.08 Отец Спиридон торжественно повел ход к "Утесу", дабы изгнать нечистого. Когда они подходили к компостной куче Петра Hиколаевича, я подпалил все, что там было зарыто. Эффект был потрясающий. Все старушки бежали с такой скоростью, что их всех можно было записывать в легкоатлетическую сборную страны. О. Спиридон остался, мы с ним хорошо приняли, а потом в деревне пошли разговоры, что батюшка самолично боролся с нечистью. Правда, безуспешно.
29.08 Договорился с командованием в/ч *****, что они произведут учения на территории товарищества. С владельцами договорился о шефской помощи армии.
31.08 Два дня солдаты маскировались меж помидорных кустов и рыли окопы в тех местах, где хозяева предполагали складировать компост. Томатов они съели не больше оговоренного и даже ничего не вытоптали. Зато когда нынче ночью из города пожаловали незваные гости, то их ожидал неприятный сюрприз. Солдатам, как водится, выдали изрядное количество холостых патронов, и по разбредшейся бригаде сборщиков-любителей был открыт плотный автоматный огонь. Они рванули по машинам, из них одна не сориентировалась и на центральном перекрестке натолкнулась прямехонько на танк. Экипаж танка потом говорил, что никогда прежде не видели газончик, вставший на дыбы.
4.09 Из военной части пришло благодарственное письмо от командования и письмо от личного состава. Они получили зачет и писали, что никогда у них учения не проходили так весело. Hаписал ответ командиру части, забросил удочку на предмет помощи в уборке картофеля.
15.09 Hи одного жулика. Скучно. Пришел ответ от полковника. Они согласны за десять процентов урожая.
17.09 Сделал предложение по картошке на общем собрании. Все согласны.
24.09 Всю картошку без излишнего шума собрали. По моей просьбе солдаты аккуратно перенесли всю ботву на пустырь, который никто никогда не копал. Снял всю охрану, жду.
28.09 Сначала был какой-то шум, потом глухое ворчание, потом жестокий мат-перемат в адрес придурошных садоводов, которые даже картошку вырастить не могут, одну ботву.
30.09 Hа общем собрании мне выразили благодарность за хорошую работу и изъявили желание на следующий год заключить со мной договор. По предложению председателя половина площади пустыря добавлена к моему участку.
Одела днев совершенно по-весеннему. Теперь такое ощущение, что вместо фона мягкая и теплая бязь)
Взвалив с зимы на себя кучу всего сейчас отказываюсь от некоторых вещей. Иногда это что-то, что зависит только от меня и особого вреда не наносит (как отказ от ББ из-за полетевшего ноутбука), а иногда, как сегодня, это что-то не очень приятное, потому что я поступаю не очень хорошо по отношению к другим людям. Это я про то, что отказалась от участия в конференции, на которую меня уже записали. (Было очень стыдно. Очень) Но зато я наконец готовлюсь к госу и ни на что не отвлекаюсь. До среды не ищите меня: буду появляться урывками, отрывками и частями речи.
И еще пару слов о новом ноуте, который у меня уже около месяца. Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, какой он ОГРОМНЫЙ. До этого был нетбук а 12.1, теперь это ноут на 15,6 и он ОГРОМНЫЙ, как слон. Но зато тонкий) Так что скорее огромный как... сравнение с канализационным люком не пойдет на пользу ноуту, да? [Из зала подсказывают, что он меня шире. Наверное, это комплимент... ноуту] И еще эта клавиатура, к которой я тоже все никак не привыкну. Она вроде и та же, но такая другая, что если не бетить этот пост, а просто выложить его сразу, то в нем будет просто дохреналион пропущенных букв, ибо я не попадаю на нужные клавиши или нажимаю их слишком мягко.
Хотел вам рассказать, как я шахту лифта после ливней использую по демидовской методе (со зловещим хохотом топлю в ней рабочих и энергетика)
Однако нет. Знаете почему? Потому что я второй день не могу оторваться от тетради заявок сантехника. Читаю в каждую свободную минуту и плачу, плачу. И немного бьюсь в конвульсиях.
Началось все с того, что я уходя в отпуск строго-настрого всем наказал: джентльмены, обязательно фиксируйте всю работу, которую вам доведется выполнять. Чтобы потом не было претензий в стиле "пока тебя не было, твоя банда бездельничала".
И сантехнику сказал. Все равно он у меня как сирота, с таким-то энергетиком в начальстве. А сантехника у меня зовут Михаил Юрьевич. И он, как и Лермонтов, весьма лиричен. И мой наказ воспринял буквально и с энтузиазмом (не Лермонтов, а сантехник).
Он стал описывать в тетради каждый рабочий день, подробно делясь с выцветшими страничками своими мыслями и переживаниями.
Помните старый интернетовский (или даже еще фидошный) смешной "Дневник кота"? В котором каждый день начинался с "нассал под креслом. Хорошо."? Сейчас поймете, к чему я это вспомнил
читать дальше"15.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. Сегодня первый день без маленького босса. Пока все спокойно, никто не набегает. Капает кран в хирургии. А толку-то? Все равно кран-буксы нет.
16.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. Опять подал заявку энергетику на закупку кран-буксов, картриджей, прокладок и герметика. Опять он ее полчаса читал и качал головой. И опять ничего не купил. А маленький босс бы уже все купил! Капает кран в хирургии. Да-да, я знаю!
17.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. Весь день помогал загружать грузовик строительным мусором. Весь день лил дождь. Настроения нет. Кран-буксов нет. Вообще, ни черта нет. Только дождь.
18.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. Ездил весь день по заявкам в другие корпуса. Энергетик вместо всего списка купил двадцать рулончиков синей изоленты. Странный человек.
19.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. Пятница. А радости почему-то нет. Может, потому что зам. по АХЧ все-таки привез все требуемое в обход энергетика? Не знаю, но я тут провожусь до ночи, точно.
22.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. Прорвало канализацию в подвале под травмой. А маленького босса нет. Пришлось лазать на пару с энергетиком. Помогал, конечно. Но лучше бы, конечно...
23.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. Что такое загрузить еще один грузовик старой мебелью? Да ерунда, хоть я и сантехник. Весь день проколотились. Спина болит теперь.
24.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. Взял отгул. Всю ночь снились заглушки на пятнадцать и задвижка во втором подвале. Нет, лучше взять отгул.
25.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. А ведь я говорил! Говорил же, что во втором подвале давно пора менять задвижку. Ненавижу кипяток.
26.07.2013. Проверил приборы учета. Все хорошо. Пятница. Солнечно. Ветра почти нет. Заявок тоже нет. Вообще все хорошо."
Дальше пока не читал. Некогда. но я эту тетрадь заявок лучше на новую заменю. От греха подальше
Иллюзия В детстве мне часто снилось, что я — рыжая женщина по имени Елена, у меня есть муж, темноволосый и сутулый научный сотрудник, от свитера которого всегда пахнет табаком, дочь, которая мечтает стать астрономом, и кот, у которого сахарный диабет.
Еще была квартира — захламленная, но по-своему уютная, с пыльным хрусталем в серванте, тюлем на окнах, фиалками в разноцветных горшках и крошечным балконом — там мы хранили лыжи и дочкин велосипед.
Мне снилось, что я была бедна и не очень счастлива. Дочь казалась мне непутевой, потому что училась на тройки; когда муж прикасался к моему плечу в темноте, меня брезгливо передергивало, а однажды наш кот упал с балкона и пропал, и три последующих дня я надеялась, что это навсегда, а потом мне было стыдно за эти мысли. Кот вернулся и смотрел на меня так, как будто он все понимает.
Такой вот странный сон, часто повторяющийся. Ведь на самом деле я был мальчиком и в свои двенадцать лет ходил в лучшую языковую школу района, жил с родителями, которые все еще как минимум дважды в неделю запирали спальню на ключ изнутри, а потом, уже утром, мама жарила оладьи и фальшиво напевала «Призрак оперы», а папа задумчиво рассматривал ее обтянутый коротким махровым халатом зад. И никаких котов у нас не было никогда — только собаки. В самом раннем детстве — пудель Максим Иванович — я почти его не помнил, потом — лабрадор Будда.
читать дальшеПо причинам очевидным я стеснялся рассказывать об этом сне родителям. Мне казалось — не поймут, будут переглядываться, смеясь. Папа скажет что-то вроде: «Не знаю, что более печально — и в самом деле быть странным или отчаянно хотеть казаться таковым. “Я не такой, как все, и мне снятся странные сны!”» А мама в шутку ударит его свернутым кухонным полотенцем, а мне скажет: «Не слушай этого дурака!», хотя в глубине души будет с ним согласна, потому что они — пресловутая «одна сатана», а я — «непонятно, в кого такой уродился». Это в лучшем случае. А в худшем — всполошатся и потащат на прием к сексопатологу. Мои двенадцать лет пришлись на середину девяностых — очередная волна сексуальной революции как раз неторопливо докатилась до России, и почти в каждом ток-шоу работал штатный эксперт-сексопатолог — подозреваю, вылупившийся из лузеров от психиатрии. Я представлял, как моя мама приходит к одному из таких, комкая в нервных пальцах носовой платок, и стесняясь начинает: «Моему сыну-подростку снится, что он — женщина по имени Елена…», а сексопатолог поправляет на носу очки с не предвещающим ничего хорошего «м-да».
Я рос, и сюжет повторяющегося сна постепенно обрастал подробностями. Как будто бы мое подсознание было сумасшедшим средневековым сказочником, который стоит на смрадной площади и за два пенса придумает кому угодно мрачный сюжетец.
Я засыпал и видел, как научный сотрудник в прокуренном свитере говорит мне в лицо, что ему все надоело и что в его лаборатории есть какая-то Светочка, ненамного старше нашей с ним дочери, которая приносит ему домашние пирожки с яйцом и, пока он ест, сидит напротив и смотрит на него, как на бога.
Мне снилось, что моя дочь, которая когда-то мечтала стать астрономом, связалась с дворовой шпаной, сделала химическую завивку, начала курить и говорить, томно растягивая гласные, — слушаешь и убить хочется. Мне снилось, что у меня варикоз и морщина на лбу, которую я маскирую челкой, и что подруги приходят ко мне только за тем, чтобы убедиться, что их жизнь намного счастливее моей, и я это прекрасно понимаю, но зачем-то продолжаю их звать.
На самом деле мне уже исполнилось восемнадцать, я с первой попытки поступил в университет, у меня появились новые друзья, с которыми почти каждый вечер мы собирались на чьей-нибудь кухне, пили чай с вареньем и дешевый портвейн и были полностью уверены, что наше поколение — и есть настоящие первооткрыватели, а все, кто жили до, просто готовили базу для наших смелых мыслей и неожиданных выводов.
Да, мне было восемнадцать, и я открыл для себя секс, что оказалось ярче каких-то там безнадежных снов. У меня появилась девушка с колечком в носу и дурными манерами. Что может быть привлекательнее дурных манер — когда тебе всего восемнадцать. Девушку звали Жанна, и я ее, вроде бы, любил.
Время шло, и мне снилось, что научный сотрудник давно ушел к своей Светочке, и у них даже родился сын; и что моя дочь, которая некогда мечтала стать астрономом, однажды в канун нового года выпила слишком много виноградной водки и потащила кого-то из своих одинаково неряшливых приятелей на крышу многоэтажки, чтобы показать ему Вегу.
Было скользко и ветрено, и эта дурища подошла к самому краю — то ли не осознавала близость пропасти, то ли пыталась бравировать, ну в общем, она поскользнулась, и секунд через семь ее жизнь оборвалась на козырьке подъезда. Мне звонили из милиции, и я понеслась к той многоэтажке в сапогах на босу ногу и в шубе поверх ночной рубашки, и успела до приезда «скорой», и увидела свою дочь, похожую на сломанную куклу, и парня, из-за которого была затеяна глупая выходка. Невысокий, с жидкой растительностью на подбородке и немытой головой — я бы такому даже сложенные в кукиш пальцы не показала, не то что Вегу.
Помню, когда в моем сне впервые появился этот сюжетный поворот, утром я обнаружил, что подушка промокла. Я понял, что плакал во сне, и мне стало стыдно. Мальчики ведь не плачут, и все такое.
Одно было хорошо — сны быстро забывались. Я научился с ними жить, никогда не возвращаться к ним мыслями днем.
А потом я закончил университет, и у меня уже была хорошая работа в банке и сначала какие-то веселые, как американские горки, романы, а потом и любимая женщина, которую родители назвали Евой, я уверен, не случайно — когда она появилась, я забыл обо всех других, что были до. А то, о чем ты не помнишь, не существует вовсе.
Все они стали призраками — я не помнил их запах, иногда даже их голос, не помнил, что они предпочитали на завтрак, чего боялись, нравилось ли мне их тело, или с его очертаниями мирила страсть. Они все исчезли, отступили серыми тенями, и Ева стала первой.
На второй год знакомства она переехала ко мне, и до того дня я думал, что живу в обычной однушке в Измайлове, а выяснилось — в Эдемском саду. У нее были рыжие волосы какого-то нежного эльфийского оттенка и в подмышках хилые золотые завитки — это казалось мне трогательным. Ее хотелось прижать к груди, напоить теплым чаем и решить все ее проблемы, хотя, положа руку на сердце, самой явной из Евиных проблем был я сам. Вел я себя как хищник, охраняющий территорию.
Я был слишком молод и еще не понимал, что лучший поводок — свобода. Дай человеку свободу, и он никуда от тебя не денется. Но я так боялся Еву потерять, что стал для нее тюрьмой, того не осознавая.
Мне было неприятно замечать даже чужие взгляды на ее лице, а уж когда однажды кто-то из коллег сказал в моем присутствии, что у нее красивое платье, я молниеносным рысьим броском повалил наглеца на землю и кулаком раскровил ему нос. Возможно, я вообще убил бы его, если бы не оттащили.
Все это произошло быстро и на уровне инстинктов, а не психологических мотивов. В тот момент я был не интеллигентным молодым человеком, банковским работником с карьерными перспективами, нет — я был просто самцом, заметившим другого самца у входа в мою пещеру. Ева в тот вечер собрала немногочисленные платья в чемодан и сказала, что уходит, но потом все-таки простила меня.
Чтобы хоть как-то сбрасывать эту темную, мрачную, разрушительную энергию, я записался в секцию тайского бокса. Бритый наголо инструктор с татуированными змеями на обоих предплечьях учил меня направлять и держать удар, учил обрушиваться на противника всей массой, как падает штормовая волна. После работы я часами пропадал в зале — сначала колотил «грушу», потом и первые спарринг-партнеры появились. Мне стало легче — едва ощутив холодок зарождающейся ревности или злости, я бросал в машину сумку со спортивной формой и мчался в зал, где всегда были такие же, как я, — неприкаянные городские воины.
Во сне же я все еще был рыжей женщиной по имени Елена, которая осталась совсем-совсем одна. В молодости одиночество воспринимается свободой, потому что это личный выбор. Когда ты юна и хороша собой, когда у тебя ямочки на щеках и смех как серебряный колокольчик, ты можешь обрести очаг в любой момент, достаточно многозначительно посмотреть через плечо на кого-нибудь, столь же свободного, как и ты. А вот когда на зов твоей улыбки пойдет разве что какой-нибудь коммивояжер в надежде впарить тебе ненужную хрень по завышенной цене, когда даже в утягивающем белье видно, что годами свободное время ты посвящала лежанию перед телевизором, когда свежести больше нет ни во взгляде твоем, ни в дыхании, ни в походке — вот тогда одиночество и становится твоей тюрьмой.
Да, свобода — это выбор, а у тебя выбора больше нет, одна только участь. Казалось бы — живешь в огромном городе, приютившем на своей груди тысячи таких же одиноких, — ходи, знакомься, общайся. Только вот для этого свободные деньги нужны, хотя бы немного, а у меня их не было вовсе.
И вот однажды в самом начале апреля, в один из первых теплых дней — еще сугробы лежали, но молодежь уже надела футболки — я решила прогуляться.
Настроение было приподнятым — такая редкость — я даже нацепила кожаную шляпу, в годы моего студенчества считавшуюся самым писком моды, и достала с антресолей коробку с весенними ботинками.
Было решено отправиться на Арбат — когда-то мы любили гулять там с мужем, очень давно, когда еще не разучились улыбаться друг другу, когда еще ему казалось, что все те немногочисленные любовные сонеты классиков, которые некогда заставили его выучить университетские преподаватели, написаны именно обо мне. Прогуляюсь, подумала я, туда-обратно, посмотрю на то, как другие приветствуют весну, потом заверну в одну из уличных кафешек, и выпью капучино, и притворюсь хоть на четверть часа, что этот безмятежный гедонизм — и есть моя жизнь.
И вот я приехала на Арбат, но все сразу пошло как-то не так, как мне мечталось, — и ветер оказался слишком холодным, и солнце, на которое я надеялась блаженно, по-кошачьи щуриться, все время уплывало под рваные тучи, и какой-то грязный пьяница вдруг закричал мне вслед: «Какая шляпа! Прям мадам Брошкина!» И капучино в выбранном кафе стоил в три раза дороже, чем я могла себе позволить, но уходить было как-то неловко.
И вот я сидела за столиком, рассеянно смотрела в окно, и все меня раздражало — от мухи, кружившейся над столом (и это в кафе, где чашечку кофе оценивают в стоимость трехсотграммовой пачки оного), до облаков на небе. Я злилась на собственное легкомыслие, на то, что воспоминания о безмятежном прошлом выманили меня из дома.
Вот тогда я и увидела их — моего бывшего мужа и женщину, прижимавшуюся к его рукаву, якорем на нем повисшую, точно боявшуюся, что он может ускользнуть. Это было неожиданно. Кажется, мы не виделись уже лет восемь. Я была зарегистрирована на Фейсбуке и знала, что у него новая семья, сынишка, что он оставил науку ради малого бизнеса, что дела его куда лучше, чем мои.
Но одно дело — скупо подписанные фотографии, мертвые кусочки чужой жизни, и совсем другое — живой человек, как будто из прошлого вернувшийся, здесь и сейчас, перед тобою. И кажется, совсем он, в отличие от меня самой, не изменился.
Моя рука машинально взметнулась вверх — поправить волосы; глупо, конечно, потому что он не мог видеть меня — в кафе было довольно темно, и нас разделяло стекло.
Мой бывший муж выглядел веселым и беспечным, как если бы в его жизни вообще никогда не случалось ни меня, ни дочери, мечтавшей стать астрономом, ни кота, которого все-таки погубил сахарный диабет. Словно на меня одну ополчилось время, а он остался нетронутым. И как обидно стало мне в тот момент, как горько, и горло будто кто-то сжал невидимой рукой — дышать невозможно…
Закашлявшись, я попыталась встать, но перед глазами больше не было ни окна, ни облаков на не по-апрельски низком небе, ни темной пещерки кафе — только какие-то вспыхивающие круги и волны. Последним, что я услышала, был возглас кого-то из официантов: «Вызовите «скорую»! Женщине плохо стало!»
В реальной жизни мы с Евой все-таки расстались, ибо случилось то, чего я боялся. Какой-нибудь продвинутый психолог наверняка сказал бы, что я сам и притянул этот страх, вызвал его, как заклинатель вызывает духа.
Моя Ева полюбила другого человека. Изменила мне.
Хотя я всегда считал, что слово «изменить» звучит в этом контексте как минимум глупо. Что я, родина, что ли.
В общем, я вернулся вечером домой, по пути забредя в гастроном, за бутылкой сухого чилийского и Евиными любимыми лимонными дольками в сахаре. Я предвкушал один из тех спокойных вечеров, которые и были кирпичиками нашей жизни, — мы скачаем новую серию «Борджиа», заварим пуэр с молоком и корицей, нальем по бокальчику вина. Иногда будем ставить фильм на паузу, выходить на балкон и болтать или целоваться.
Я открыл дверь своим ключом, и дальше была хрестоматийная почти водевильная ситуация — чужие ботинки в прихожей, чужое серое пальто. Либо ее любовник был пошлейшим позером, либо у него была машина, потому что кто бы иначе вышел на январский мороз в тонком пальто?
Я, конечно, втайне ставил на пошлость. Это так странно — казалось бы, мы должны радоваться, обнаружив, что соперник — хорош собой, успешен и обаятелен. Если подумать логически — это в некотором смысле поднимает и наш собственный авторитет. Но почему-то большинство людей, напротив, вздыхают с облегчением, узнав, что объект страсти их партнера — например, низкорослый неудачник с кариесом или вульгарная особь с врезающимися в ягодицы джинсовыми шортами. Когда по отношению к нему можно произнести фольклорную фразу: «И что она в нем нашла?», и чтобы все друзья, одной рукой подливая в твой стакан крепкий алкоголь, другой хлопали тебя по плечу и подтверждали очевидное: ты намного, намного, просто несравнимо лучше.
Я сначала увидел ботинки и пальто, а потом — боковым зрением — метнувшееся в сторону ванной тело.
— Денис, я думала, что ты позвонишь, — раздался из единственной комнаты, которая была нам и спальней, и гостиной, и кабинетом, голос моей Евы. — Побудь, пожалуйста, две минуты в прихожей. Он сейчас уйдет, и мы поговорим.
И я как под гипнозом опустился на скамейку для обуви.
«Он» действительно появился из ванной спустя шестьдесят секунд, уже одетый, и оказался несколько испуганным мужичонкой средних лет, чем-то напоминающим пирата, с проседью в модно подстриженной бороде.
Приблизившись ко мне, он протянул руку и назвал какое-то имя, видимо, на животном уровне почувствовал, что я слишком обескуражен и опустошен для того, чтобы вступить в самцовый поединок. Потом я вспоминал это с ухмылкой — в каких-то невинных ситуациях я готов был разорвать воображаемого противника в клочья, а когда мне дали повод проявить себя воином, растекся по пуфику, как медуза. Воин хренов.
Как в тумане все происходило, как будто бы я больше не был собою. Я даже машинально его руку пожал, за что потом изводил себя оставшуюся часть вечера. Это было даже более противно, чем сама измена, — я вел себя как слизень, а не как «настоящий мужик». Настоящий бы эту руку сломал, а я — потряс несколько секунд, да еще и с вежливым кивком.
«Он» обулся, набросил на плечи пальто и вышел, стараясь не встречаться со мной взглядом. А я отправился в спальню, чтобы наконец увидеть Еву. Хотя мне не понравилось то, каким тоном она сказала: «Он сейчас уйдет, и мы поговорим».
Ева сидела на кровати, накинув зеленый шелковый халат. Она была очень красивая — бело-розовая, распаренная, гибкая. И не то чтобы спокойная, а словно окаменевшая как Лотова жена. Какая-то часть меня хотела наброситься на нее и растерзать — что же ты, мол, делаешь, тварь, как так можно было со мною, с живым человеком. А другая часть — наоборот, сочувствовала. Бедная девочка, так трогательно пытается держать себя в руках. Спина прямая, как у начинающего йогина, которому даже поза дерева дается с усилием.
Почему в двадцать первом веке, когда к услугам въедливого сталкера и Юнг, и Фрейд, и Кастанеда, и Кроули, и Рерихи — те, кто разложил по полочкам и примерил на плечи современного человека драгоценный опыт многих поколений величайших мыслителей, — почему ревность осталась такой же едкой и жгучей, как в те времена, когда она заставляла душить, травить и втыкать клинки в сердце неверных супругов?
Есть же целая теория эволюции человеческой психики — почему же большинство из нас такие непрошибаемые собственники и зануды? Почему увидеть свою женщину в объятиях другого — так больно, так стыдно; почему чувствуешь себя таким ничтожным дураком? Что именно так болит в тот момент — часть сознания, которую мы, люди, привыкли называть сердцем? Или совсем другая часть, которую Кастанеда называл чувством собственной важности?
Разговор наш был недолгим. Ева заварила чай, я плюхнул на стол пакет с чертовыми лимонными дольками:
— Ну рассказывай.
Мне нравилось казаться спокойным, я вовсе не был уверен, что действительно хочу услышать какие-то подробности, но зато поток чужих слов послужил поводом к бездействию, за слова можно было уцепиться, как за альпинистскую обвязку, и вяло болтаться над пропастью.
Ева познакомилась с типом, похожим на пирата, на форуме путешественников. Я знал, что она давно мечтает поехать к перуанским шаманам, чтобы попробовать священную аяхуаску. Видимо, тип там уже побывал — может быть, изложил свои впечатления, прикрепил фотографии. Типы, похожие на пиратов, всегда хорошо выходят на снимках. Загорелый, в военный ботинках, в штанах с десятком карманов, туристическим топором, без которого в перуанских горных лесах делать нечего — не прорубишь себе дорогу среди переплетенных корней, стволов и лиан. Ева посмотрела на фото, тип ей понравился, она написала личное сообщение. Он ответил что-то остроумное, завязался разговор, естественным продолжением которого стало совместное распитие дрянного жидкого кофе, который подают в московских кофейнях. Ева увидела его, и он ей понравился.
Моей любимой женщине понравился тип, похожий на пирата. Ей было хорошо. Она провела замечательный вечер, а потом поняла, что помимо дружеской приязни есть еще и страсть. И с непосредственностью ребенка, пожирающего вредные конфеты, она немедленно свою страсть удовлетворила.
Моему любимому человеку было хорошо — отчего же мне тогда так хреново, отчего меня корежит и мутит? А вдруг это значит, что я люблю не саму женщину по имени Ева, а то состояние, которое испытываю рядом с ней? То есть, себя самого в состоянии влюбленности? А Ева просто запустила процесс моего самолюбия в его очередной извращенной разновидности? Люди ведь часто путают любовь с родственными ей, но куда более мелкими ощущениями.
В юности, когда я едва лишился девственности при помощи девицы с дурными манерами и колечком в носу, я совершенно очевидно путал любовь с возникающим почти каждую минуту желанием уединиться с объектом, запустить руки ей под футболку, гладить, мять и стискивать ее кожу, вдыхать ее запах, пожирать ее и испепеляться самому, чтобы потом восстать опустошенным Фениксом. Я был уверен, что люблю и что это навсегда, — на самом же деле просто желал красивую самку.
— И что же мы теперь будем делать? — наконец спросила Ева.
— Я не знаю, что будешь делать ты. Я собираюсь поехать на тренировку.
Когда я вернулся, Евы уже не было, ее пустой разверстый шкаф был похож на черную дыру.
В тот вечер мой повторяющийся странный сон был особенно тяжелым. Кажется, я даже научился распознавать, что это все не по-настоящему, однако выдернуть себя в реальность не получалось.
Во сне я был стареющей несчастной женщиной, потерявшей сознание в кафе; меня увезли в больницу, в мою вену впилась игла, затем другая. Когда я открыла глаза, надо мною был выкрашенный масляной краской потолок в трещинках, пахло мочой и вареной капустой.
Со всех сторон вздыхали, кряхтели, похрапывали — я находилась в палате как минимум на десять человек. Попробовала повернуть голову — тело не слушалось, было словно бы из камня высеченным. Каменное тело и живые испуганные глаза, и даже нет голоса, чтобы позвать на помощь.
Наконец кто-то заметил, что я пришла в сознание; позвали медсестру, потом и лечащего врача, те сначала все заглядывали в мое лицо, а потом почему-то начали вести себя так, словно меня не существует.
— Надо позвонить родственникам, — нахмурившись, сказал врач. — У нее в сумке, кажется, был мобильный. Прозвони по контакт-листу!
Медсестра кивнула и убежала, а врач наконец обратился ко мне, он старался говорить громко и медленно, словно я была интеллектуально неполноценной:
— Не волнуйтесь, мы постараемся вам помочь. Вы пока не в состоянии шевелиться, но мы сделаем все возможное.
И ушел. Ушел!
А я даже ничего промычать вслед ему не могла, даже рукой шевельнуть, чтобы остановить его. И поползли минуты. Никогда раньше я не думала, что время может казаться таким бесконечным, будто в медовом сиропе вываренным. Всю жизнь мне не хватало минут, всю жизнь провела впопыхах, не могла толком ни отдохнуть, ни выспаться, а сейчас об одном мечтала — чтобы ночь скорее пришла. Но и когда наконец заканчивалась очередная сотня лет и наступала темнота, и она не всегда становилась спасением — меня мучила бессонница. Я чувствовала себя и усталой, и не нуждающейся в отдыхе одновременно.
У меня никогда не было близких друзей. Честно говоря, большинство окружающих считали меня человеком неприятным; по твердому моему убеждению — из-за того, что я не стесняюсь говорить правду в лицо. Так было всегда — даже когда я была ребенком. Я считала себя волком-одиночкой, не нуждающимся во внимании других. И даже несколько свысока относилась к тем, кто не мог и дня прожить без того, чтобы поделиться подробностями мелких своих страстишек с теми, кто готов их выслушать. Вокруг меня кипела чужая эмоциональная жизнь: коллеги ссорились и жаловались друг на друга в курилке, влюблялись и советовались о какой-то чуши вроде того, какие трусы надеть на первое свидание.
А сейчас впервые в жизни мне захотелось рассказать кому-то о том, в каком аду я теперь вынуждена жить. Я вдруг поняла, зачем люди ищут сочувствия и внимания, — ты как будто откусываешь от своего горя кусочек и даешь его подержать кому-то, кто крепче стоит на ногах.
Но поделиться оказалось невозможно — язык стал чужим, я могла только издавать гласные звуки — наверное, это было похоже на речь первобытного человека. Неважно — я, может быть, и взглядом сумела бы рассказать все, только вот не находилось желающих меня послушать, принять на себя часть этой ноши.
Никто меня не навещал, врачи же относились ко мне как к бесчувственному куску мяса, они даже избегали смотреть мне в глаза. Нет, ухаживали за мною хорошо — никаких претензий. Три раза в день кормили через зонд, по утрам мыли, переворачивали, меняли памперсы.
Когда я уже потеряла счет времени, но по кусочку заоконного пространства поняла, что уже наступила снежная зима и город украсили новогодней иллюминацией, старшая медсестра поставила на мою тумбочку какой-то тюбик и сказала, что это швейцарская антипролежневая мазь, больнице выделили всего ничего, рекламная акция какой-то фирмы, и она решила помочь мне, потому что я одинокая. Если бы я могла заплакать в тот момент, я бы это сделала.
Просыпался я с тяжелым сердцем. Каждое утро ощупывал ноги, руки, несколько раз подпрыгивал у кровати. Какое чудо, это всего лишь сон, мрачный повторяющийся кошмар. Пусть у меня не получается от него отделаться, пусть даже сильное снотворное не помогает, но зато каждое утро я будто бы заново рождаюсь, обнаруживая настоящего себя — молодого, полного сил, красивого мужчину. Может быть, из-за этих снов я больше внимания начал уделять телу — мне хотелось чувствовать себя гибким, быстрым, способным высоко подпрыгнуть, сделать сальто, упасть в группировке и, как упругий мяч, отскочить от земли. Мне хотелось быть неуязвимым воином.
По утрам я тренировался в парке, по вечерам пересматривал азиатские боевики. Некоторые сцены — сотни раз, на замедленной скорости, пытаясь копировать движения актеров. Я подтянулся, тело стало сухим и крепким, взгляд — спокойным и жестким, походка — бесшумной, как у дворового кота.
Однажды на утренней пробежке со мною поравнялся незнакомый мужчина лет пятидесяти с небольшим — вида довольно невзрачного, но отличавшийся той особенной пластикой воина, к которой я и сам стремился. Некоторое время мы просто бежали молча, плечо к плечу, потом он заговорил, и я обратил внимание, что его дыхание остается спокойным, несмотря на нагрузку.
— Я давно наблюдаю за тобой. Если хочешь, могу научить кое-чему. Завтра в половине пятого утра, на этом же месте. В последний раз я учил кого-то сорок лет назад.
И убежал, оставив меня обескураженным.
Остаток дня я сомневался — не приснилось ли все мне? Маловероятно — последние полгода я не видел иных снов, кроме как тех, в которых был парализованной несчастной женщиной по имени Елена. С другой стороны, мужчина из парка не походил на обычного человека, и чем больше деталей его наружности рисовала мне память, тем больше я утверждался в этой мысли. У него не было запаха. Он столько километров пробежал по парку и даже не вспотел. У него было спокойное дыхание. И у него был такой взгляд, словно ему уже двести лет, а тело — молодое. Он не проявлял агрессии, но выглядел опасным.
На следующий день я пришел в парк в полпятого, как он и просил, чувствуя себя отчасти инфантильным дураком, который верит в глупые сказки. Но незнакомец уже ждал меня. На нем был простой черный спортивный костюм. Увидев меня, мужчина не удивился — поприветствовал меня коротко и сказал: «Сначала — мы пробежим километров двадцать, я посмотрю, насколько ты вынослив. Потом приступим к тренировке».
Я спросил, как его зовут, но он ответил, что это совершенно неважно, так как дружить со мною он точно не собирается.
Так у меня появился учитель. За тот год, что мы вместе провели, я так почти ничего о нем и не узнал. Видимо, он был намного старше, чем могло показаться, — иногда он упоминал какие-то события чуть ли не довоенного времени, вспоминал людей, которых давным-давно растворила старость.
Я знал, что мой учитель считает себя бессмертным. Знал, что он почти ничего не ест, спит максимум три часа в сутки и никогда не занимается любовью. Он был бесстрастным и мудрым, и все время говорил странные, с точки зрения обычного человека, вещи. Например, говорил, что истинная сила обретается полным отказом от ее применения. Говорил, что стоит стремиться только к знаниям, понимание же — придет само; что максимальная награда ждет того, кто работает вообще без жажды результата.
Мы занимались каждый день, в любую погоду. Первые два месяца были самыми сложными — мы работали над моей выносливостью. До встречи с Незнакомцем (мысленно я обращался к нему именно так) я наивно полагал, что нахожусь в хорошей спортивной форме. Но по сравнению с ним оказался жалким слабаком.
На некоторых тренировках мне хотелось заплакать от бессильной злобы — казалось, что никогда, ни при каких обстоятельствах, я не смогу обрести и сотой доли его способностей. Незнакомца веселили мои сантименты — сочувствовать он то ли не любил, то ли просто не умел. Он учил меня правильно дышать и не ощущать боли.
Однажды он сказал, что, если я буду продолжать есть мясо, он исчезнет из моей жизни навсегда. Через какое-то время я почти перестал чувствовать себя человеком. Мы были двумя волками — я и мой учитель. Только добычей, за которой мы охотились, было бессмертие, а не кровь.
Он рассказал мне о трех завесах, которые ограждают людей от понимания мира. Большинство из тех, кто увлечен мирской суетой, кто каждый день ходит в офис и принимает все это близко к сердцу, кто пытается найти свое место во всеобщей матрице — создать гетеросексуальную семью, как минимум каждую неделю заниматься сексом, и как минимум каждый год выезжать на пляж, прочесть это и это, купить то и то, мечтать о таком-то, а вот такое-то — считать по умолчанию аморальным, — находится за самой первой завесой, завесой Профанов. Если вырваться за ее пределы, можно увидеть мир настоящим, как в фильме «Матрица». Но этого недостаточно. Следующая завеса ограждает странника от Гармонии. Если у тебя хватит сил пересечь последнюю завесу — перед Бездной, — перестанешь быть человеком и присоединишься к богам.
Я привязался к нему, как к родному отцу, и мне было стыдно за это чувство, потому что Незнакомец говорил, что любовь к миру может ощутить лишь тот, кто перестал любить отдельных людей. Мне так хотелось быть на него похожим. Больше всего на свете я боялся, что настанет день, когда он исчезнет из моей жизни и я уже никогда не смогу его отыскать.
Он научил меня спать на холодной земле и при этом высыпаться так качественно, словно я провел ночь в объятиях пуховой перины. Конечно, я рассказал ему о моих странных снах, о чужих воспоминаниях, о женщине по имени Елена, которая жила где-то глубоко внутри меня и которая меня так жестоко мучила. Незнакомец выслушал, нахмурившись, а потом сказал, что я очень сильно разочаровал его, потому что бессилен тот, кто не умеет контролировать сны.
И через полгода Елена перестала появляться в моем сознании.
А однажды настал тот день, которого я и боялся, и ждал. Это случилось в конце марта — уже пахло солнцем, сугробы почернели и скукожились, как умирающие медузы, но ветер был еще ледяным, и люди были одеты по-зимнему. Мы же с Незнакомцем носили простые спортивные костюмы, наша кожа чувствовала лишь прикосновение воздуха, но никогда не воспринимала его как жар или холод.
В то утро, едва увидев Незнакомца, я сразу подумал: что-то произойдет. Он специально не учил меня тонкому искусству предчувствия, оно окрепло само собою — просто в какой-то момент я начал ощущать свое тело и сознание сложнейшим идеально настроенным механизмом, алхимической гармонией взаимосвязей.
У меня упало сердце, но я попытался сохранить бесстрастное выражение на лице — однако, конечно, Незнакомец заметил мою тревогу. В тот день я впервые увидел его улыбку. Удивился — и вдруг понял, что его эмоциональная отстраненность не имела ничего общего с холодностью, как мне иногда казалось. Это была отстраненность человека, познавшего сотни тончайших оттенков чувств, человека, чье восприятие настроено намного более тонко, чем у большинства, — настолько тонко, что все понятные среднестатистическому человеку чувства он отвергал, как гурман отвергает жареную в прогорклом жире картошку из придорожного кафе.
— Дальше ты пойдешь один, — сказал он. — Я научил тебя почти всему, что умею сам. Когда я встретил тебя, ты был обычным человеком — разве что чуть более нервным и амбициозным, чем следовало бы. Ты, конечно, не стал таким, как я. Однако мой путь — это почти сотня лет, твоему — нет еще и года. Я научил тебя не чувствовать холода и боли, прыгать с большой высоты, падать на землю и не ломать кости, драться так, как дерутся боги, быть легким и сильным. Осталось самое последнее. Сегодня ты видишь меня в последний раз, и я буду учить тебя летать.
— Что? — растерялся я. Я ожидал все, что угодно, только не это.
— Неужели я тебя переоценил? — Улыбка исчезла с его лица. — Если ты отказываешься, мы простимся прямо сейчас.
— Нет, нет! — вскричал я.
— Ну вот и хорошо. Значит, идем. Бегать сегодня не будем, тебе понадобятся все твои силы.
Я удержался от вопросов — знал, что лишние разговоры кажутся ему шелухой. Он привел меня к обычной многоэтажке на краю парка, в котором мы тренировались столько дней. Вслед за ним я вошел в обшарпанный подъезд, лифт вознес нас на самый последний этаж, и там, все так же молча, Незнакомец поднялся по шаткой металлической лестнице, ведущей на крышу, которая оказалась не заперта.
Я следовал за ним. Мне было немного страшно. Я не мог поверить в прямоту фразы — «я буду учить тебя летать» — и надеялся на подтекст. Например, что речь идет об осознанных сновидениях или хотя бы затяжном парашютном прыжке. Он спиной почувствовал мой страх и тут же обернулся:
— Я не хочу тебя заставлять. Ты можешь отказаться в любой момент. Это ничего для меня не значит.
Мне стало немного обидно. Да, я эволюционировал, но от привязанности к Незнакомцу избавиться так и не смог. На тренировках я часто пытался найти хоть нотку одобрения в его взгляде, устремленном на меня. Мне бы хотелось, чтобы он мною гордился, чтобы смотрел на меня, как отец смотрит на сына:
— Я не остановлюсь.
— Хорошо. Тогда ты должен лечь. Я объясню, что делать дальше.
Я послушно улегся прямо на крышу. Она была вся в снегу. Незнакомец наклонился надо мной и пристально посмотрел в мои глаза. У него был странный цвет глаз — в иные моменты мне казалось, что они серые, но сейчас я видел только черноту. Он молча смотрел на меня, и я послушно ждал, что будет дальше. Месяцы, проведенные рядом с ним, научили меня ценить молчание. Перебивать чужое молчание столь же неприлично, как и перебивать чужой разговор.
— Ты уже понял, что потолок существует только для тех, кто не в состоянии увидеть небо, — наконец заговорил Незнакомец. — Для тех, кто не чувствует себя в безопасности, когда не видит границ. Я надеюсь, что ты либо перешагнул то состояние, когда без потолка невозможно жить, либо вот-вот это сделаешь. На самом деле мир — это иллюзия, большая голограмма. Почему одни люди уже в тридцать лет похожи на кучу мусора, а у других и в семьдесят свежий взгляд и дыхание тоже свежее? Потому что времени не существует! Эти люди просто живут в разных измерениях. Первые проматывают минуты, а вторые — смакуют их. Почему один человек может сделать сальто назад, а другой — испугается? Нет, дело не в возможностях тела. Тело же всегда следует за сознанием. Почему один человек никогда не болеет, а другому стоит посидеть под кондиционером — и он весь в соплях? Да потому что не существует никакой реальности — все только в голове. Ты это уже понял. Но на практике еще не применял. Это и неважно. Понимание — девяносто процентов успеха. Ты же, надеюсь, усвоил разницу между знанием и пониманием?
Я хотел кивнуть, но тело не слушалось. Стало каким-то тяжелым, как будто я весил триста килограммов. Слова Незнакомца погрузили меня в транс, мир сузился до одного его лица. Ничего больше не существовало и ничто не имело значения — кроме слов, которые он говорил мне.
— Помнишь твое первое двойное сальто? Ты говорил, что не сможешь. Ты не акробат, у тебя никогда не было такого опыта. Тебе было страшно. Тебе так хотелось мне доверять, но какая-то часть тебя все равно боялась, что сейчас ты сломаешь шею. Мы тысячу раз прокрутили этот прыжок в воображении. Я точно знал, что ты готов, что ничего с тобой не случится. И у тебя все получилось. Двойное сальто, с самого первого раза. Полет — то же самое. Сейчас тебе кажется, что это невозможно. И какая-то твоя часть боится, что ты просто сорвешься с крыши и упадешь. Но если ты будешь верить мне, будешь со мной до конца, этого не случится. Ты просто станешь другим — тем, кто больше никогда не увидит потолок вместо неба.
Я молчал. Все мысли куда-то испарились. Я знал, что Незнакомец владеет техниками гипноза. Я просто смотрел на него, я видел его спокойное лицо и низкое серое небо за его головой, я не мог пошевелить даже пальцем.
— Понимаю. — Он словно подслушал мои мысли. — Я нарочно это сделал. Сейчас ты должен преодолеть себя и подползти к краю. Это будет трудно. Мы с тобой часами бегали, я заставлял тебя бежать до тех пор, пока сознание не покидало тебя. Но это все равно не было так трудно, как будет сейчас. А когда ты подползешь к самому краю, все, что будет нужно сделать дальше, — не остановиться. В том числе в мыслях. Просто сделать это. И тогда ты полетишь. Ты станешь одним из нас.
Впервые Незнакомец употребил загадочное «мы» по отношению к себе, а я даже не мог спросить у него, что это означает, кого он имеет в виду.
Он отошел, и я понял, что слов больше не будет. Мое тело было каменным, я ощущал себя Сизифом, не вполне понимающим, есть ли в его ноше смысл. С большим трудом я перевернулся на живот — давно мне не приходилось чувствовать себя таким усталым.
Я знал, что Незнакомец смотрит на меня. Очень хотелось остановиться, перевести дух. Но я понимал, что этого делать нельзя. Подтянувшись на руках, я пополз. Каждое следующее движение давалось тяжелее предыдущего. От края крыши меня отделяло каких-то десять метров, но их преодоление стало самым сложным испытанием в моей жизни. Я чувствовал тремор мускулов, я чувствовал, как крупная капля пота щекочет щеку. В глазах потемнело, изо всех сил я цеплялся мутным сознанием за реальность, чтобы не упустить ее, не провалиться в темную яму. И вдруг возле уха прозвучало: «Молодец. У тебя все получится».
Кажется, это была первая похвала, которую я услышал от Незнакомца, и она придала мне сил. Теперь я точно знал — он не подведет. Я сделаю это. Мне бы только доползти, и, без тени сомнения, вопреки всем законам привычной физики, я устремлюсь вверх. Я доверял Незнакомцу, как малыш доверяет матери, которая зовет его к себе. Чувствовал себя под его защитой. И вот наконец мои руки уткнулись в невысокий бортик, за которым крыша заканчивалась и начиналась пустота.
Подтянувшись на руках, я взглянул вниз — земля была далеко-далеко. Почему-то мне не было страшно. Одним рывком я преодолел последний барьер и полетел. Внизу раздался чей-то истошный визг, но мне было все равно — впереди было только небо.
— Убилась! Убилась!
— Позовите кто-нибудь врача, тут же больница! Из какого корпуса она выпрыгнула? Из неврологии что ли?
— Да какой, на хрен, врач, она же мертвая: смотрите, сколько крови…
Вокруг распластавшегося на асфальте тела собиралась толпа. Из окна выпала женщина — немолодая женщина с усталым лицом, одетая в больничную ночную рубашку. От удара об асфальт тело ее приняло форму свастики — руки и ноги были согнуты под неестественным углом; на грязном снегу расползалась лужа темной крови.
Некто в хирургическом костюме, растолкав толпу, протиснулся к ней, присел на корточки возле, запустил руку в окровавленные рыжие волосы, попытался найти пульс, предсказуемо не нашел, нахмурился, покачал головой. Он выглядел скорее удивленным, а не расстроенным.
— Но как же это вообще могло произойти… Она же была полностью парализована… Ее кровать находилась далеко от окна. Она даже рукой не могла пошевелить — как же ухитрилась доползти до подоконника?
Лицо мертвой женщины казалось спокойным, безмятежным и даже, пожалуй, красивым. Не было в нем ни страха, ни невротического предвкушения желанной кончины, ни переживания боли — ничего, что делает мертвые лица такими страшными для живых. Только потусторонняя красота и ясная уверенность в том, что все впереди.
Отказалась от участия в ББ: диплом все же важнее, так что до летней ФБ у меня официальный перерыв.
Идет чумовая неделя: 2 экзамена и 3 зачета за 5 дней - а вам слабо? А вот 5му курсу, по мнению методистов, не слабо. Плюс, эта неделя входит в чумовой месяц подготовки сразу к двум фестивалям - и вот от этого хочется лезть на стену. В идеале, стоило бы отключить функцию "Сон", чтобы все успеть, но сон в нашем случае и так для слабаков. Особенно на этой неделе.
Однако у нас уже настоящая весна. И пусть к выходным обещают похолодание - эти несколько солнечных теплых дней бесценны.
Странное и двоякое чувство. "Ч.В.Д." победил в любовном марафоне на НК, победил по всем статьям: и как лучший фик по каноническому пайрингу, и вообще как лучший фик. Я не могу сказать, что я не рада победе - признание всегда бывает приятным, но с другой стороны я хорошо вижу все изъяны этой работы и потому недоумеваю: как это случилось? Более того, я удивлена, что победила работа не по любимому НКшному пайрингу, хотя был один весьма достойный претендент, не вошедший, однако, и в четверку лидеров в разделе каноничных пайрингов... В итоге, все положенные в качестве приза три комментария я попросила к неконкурсным работам. "Ч.В.Д." - все же очень слабый фик, самый слабый из всех, что я написала за последнее время...
А еще я заболела. Второй день ползаю по дому как амеба, не могу разговаривать из-за боли в горле, плохо слышу из-за заложенных ушей, но сегодня пришлось в универ сползать, а у нас ЧП в метро, как по заказу именно тогда, когда мне надо туда и обратно. В итоге, добиралась в давке и потратила кучу времени. Сегодняшний день немножко похож на ад.
Название: Чертов Валентинов день Автор: Koshka Жанр: (мне придется написать это слово) романтика, повседневность, ER, юмор Персонажи: Шикамару/Темари, Гаара, Канкуро, Ино, Наруто Рейтинг: PG-13 Дискламер: все права на персонажей принадлежат Масаши Кишимото. Предупреждения: АУ, просторечья Краткое содержание: Каково это, долго встречаться с одним человеком? Каково это, когда парень на два года младше тебя? Каково это, познакомиться с его родителями? Каково это, провести День всех влюбленных в ожидании звонка? Размер: миди, 8440 слов Статус: завершен Размещение: без свободного распространения по Интернету. Но всегда можно спросить у автора. От автора: любите и будьте любимы.
читать дальшеМелодии не было – только зудящий от ерзания телефона по столешнице звук вибровызова. Спросонья Темари даже не успела нелицеприятно подумать о звонившем в такую рань – просто сняла трубку. – Алло… – Алло, Тем, – послышался оттуда торопливый голос спешащего куда-то парня, – извини, что разбудил, но меня срочно вызвали на работу, говорят там что-то серьезное… Тем? – Да-да, – еще хрипловатым голосом ответила девушка, – я слышу. – В общем, я быстро разберусь и приеду к обеду. – Да, хорошо. – До встречи. – Удачи, – произнесла Сабаку и нажала кнопку завершения вызова. К обеду. Это хорошо: ей как раз надо закончить дела, и она еще даже успеет доспать… Но, полежав пару минут с закрытыми глазами и телефоном в руках, Темари поняла, что быстро заснуть обратно не получится. Значит, решила она, надо вставать. Сладко потянувшись, девушка откинула одеяло и поднялась с кровати. Девять утра. Конечно, не слишком рано для буднего дня, да и для выходного тоже, но только не в том случае, если до трех часов сидишь за документацией аудиторской фирмы, когда от количества чисел в голове мозг начинает просто отказывать. Последнее время она хронически не высыпалась, и сегодняшний день, кажется, не станет исключением. 14 февраля. Чертов Валентинов день. Не то чтобы Темари ненавидела этот праздник, просто недолюбливала. И не потому, что была феминисткой, как могли думать многие, и не потому, что у нее никогда не было парней. Парни как раз таки были, лет с шестнадцати новый на каждое 14 февраля, но дело было в другом. Старшую Сабаку искренне раздражала столь естественная в первую половину месяца суета окружающих девушек по поводу, где достать лучший рецепт, как лучше его приготовить, какой кому шоколад подарить, кому и как признаться. Возможно, за такой «мужской» подход стоило благодарить общество двух братьев, возможно – жизнь, сложившуюся таким образом, что с четырнадцати лет Темари просто не могла позволить себе побыть слабой и хрупкой. Но нельзя сказать, что ее это не устраивало. Кроме того, вполне вероятно, часть ее недовольства крылась и в тех парнях, с которыми ей доводилось или почти доводилось встречать этот день из года в год. Ни с кем она не встречалась дольше семи месяцев. Только с ним, нынешним молодым человеком. Но даже с ним этот день уже с утра пошел наперекосяк: договаривались ведь провести 14 февраля вместе, согласовывали графики, освобождали время, она вчера допоздна сидела за документами, и тут его звонок… Хотя он ведь обещал быстро разобраться.
Они познакомились полтора года назад, в сентябре. Темари как раз проходила практику в аудиторской фирме, где их, студентов-четверокурсников экономического факультета, без полгода выпускников, нагружали с особым усердием, регулярно контролируя и перепроверяя их работу. Старшая Сабаку прекрасно понимала, почему прикрепленные к ним сотрудники так поступают, ведь за ошибки студентов отвечать будут именно они, но такое недоверие все равно задевало и раздражало. Не меньше раздражала и зауженная юбка до колена – вещь, непривычная для Темари, но необходимая для делового дресскода, который потребовала от практикантов фирма. Потому, возвращаясь домой, девушка мечтала лишь о том моменте, когда наконец сможет расстегнуть пуговицу на слишком жмущем поясе, и даже не обратила внимания на лишнюю мужскую обувь в прихожей. – Я дома, – произнесла она на автомате и сразу направилась к лестнице на второй этаж. – С возвращением, – послышался с кухни ответ Гаары. После смерти отца более восьми лет назад, а еще раньше дяди и матери они, старшая сестра и два брата, остались сиротами, вынужденными полагаться на чужую опеку. За детей, тогда уже подростков, взялся какой-то дальний родственник, которого, однако, больше интересовал банковский счет их отца, нежели само попечительство. Благо еще, что после всех приживал ей с братьями остался хотя бы родительский дом. Дядечки и тетечки, неприятно сюсюкающиеся с осиротевшими подростками, менялись с завидной регулярностью, так что Темари пришлось взрослеть раньше времени, чтобы уследить и за младшими братьями, и за отцовским наследством. В настырных родственниках был только один плюс: их пристальное внимание тесно сплотило Темари, Канкуро и Гаару, научило верить и полагаться только друг на друга, не прибегая к посторонней помощи. Потому и отношения внутри их семьи были куда теплее, чем могли ожидать посторонние. Но в данный момент девушку заботила исключительно юбка, снять которую прямо на лестнице не позволяло только чувство приличия. Посылая мысленные проклятия тому, кто вообще придумал деловой дресскод, Сабаку быстро зашла в свою комнату, закрыла дверь, бросила сумку на кровать, поспешно расстегнула пуговицу и молнию на боку и уже потянула ткань вниз, когда услышала чужой мужской голос: – Я заменил винчестер, сейчас его надо разделить на локальные диски, – из-под компьютерного стола девушки показался торчащий хвост темных волос, а за ним лицо абсолютно незнакомого Темари парня. Возможно, при других условиях старшая Сабаку смогла бы оценить всю комичность сложившейся ситуации: она посреди своей комнаты в спущенной до колен юбке и едва прикрывающей бедра блузке и выглядывающий из-под ее стола парень, которого она видела впервые в жизни. Последний же, видимо, ситуацию оценить смог. – Классные ножки, – заметил он с абсолютно флегматичным выражением лица. Это-то и оживило застывшую Темари. В мгновение ока юбка оказалась натянута обратно на талию и наглухо застегнута, а сама девушка была уже у стола и железной хваткой держала за воротник незнакомца, от неминуемой кары которого едва успел спасти стук в дверь и раздавшийся за ним голос Гаары. – Тем, к нам пришел друг Наруто починить твой компьютер, и, похоже, он сейчас как раз в твоей комнате… – к концу предложения голос брата приобрел нотки осторожности, видимо, из-за весьма обоснованных опасений за кое-чье здоровье. – Я могу войти? – Да, входи, – ответила старшая Сабаку через пару секунд, выпуская воротник парня, но не сводя с него прищуренных недовольных глаз. Дверь открылась, и в комнату вошел Гаара, за спиной которого маячил Наруто – его лучший друг, личность неординарная во многих смыслах. – Вижу, вы уже встретились, – заметил младший Сабаку, переводя взгляд с грозного вида сестры на все еще сидящего под столом парня. – Спасибо, конечно, за помощь с компьютером, но сделайте, пожалуйста, перерыв, – ровным голосом попросила Темари, надеясь, что незнакомец не окажется самоубийцей и не расскажет Гааре о произошедшем только что.
– Это, кстати, Шикамару, – представил друга Узумаки, когда девушка, переодевшись и придя в более благоприятное расположение духа, спустилась на первый этаж. – Приятно познакомиться, – без всяких эмоций произнесла Сабаку. – Взаимно, – был ленивый ответ. Шикамару Нара оказался студентом научно-технического университета, будущим специалистом сферы IT, по словам Наруто, гением в области стратегии и техники, но еще той, по словам того же Узумаки, «ленивой задницей» и вообще даже несовершеннолетним, насколько могла судить Темари со слов друга Гаары. Впрочем, и самому Наруто не было на тот момент двадцати. После перерыва ремонт компьютера был окончен уже за то время, пока старшая Сабаку готовила ужин, после которого гости покинули их дом.
Второй раз они встретились через пару недель на Дне рожденье неуемной-затычки-в-каждой-бочке-Наруто. Получив приглашение, Темари даже не удивилась: Узумаки обладал какой-то феноменальной способностью располагать к себе людей, что старшая Сабаку отлично наблюдала на примере сначала Гаары, позже Канкуро и, наконец, себя самой. День рожденье справлялся в доме приемного отца Узумаки, некого Джирайи, которого сам парень называл не иначе как «извращенец», о причинах чего Темари старалась не строить даже гипотез. Тем не менее, дом был полон музыки и гостей-сверстников Гаары и Наруто, два года разницы с которыми все же добавляли для старшей Сабаку свою небольшую ложку дегтя в этот праздник. Впрочем, ее подавляемая меланхолия длилось ровно до того момента, пока она случайно не наткнулась на знакомый, торчащих на затылке хвост темных волос. – О, классные ножки, – Шикамару чуть не заработал хук с левой за такие слова, но Темари все-таки сдержалась, намереваясь, как и положено в обществе, отомстить вербально при первой же возможности. – У кого? – тут же спросила стоящая рядом с ним девушка, чьи светлые длинные волосы были также схвачены в высокий хвост. – Знакомьтесь, это Темари, старшая сестра Гаары, – флегматично представил ее Нара, – это Ино и Чоджи, – представил он ей девушку и здесь же стоящего полного парня, поедающего пирожные с приватизированного подноса. – Его девушка? – сразу в обход Шикамару поинтересовалась Сабаку у блондинки. Должна же она была как-то или с помощью кого-то отомстить за «ножки». – Нет, просто знаю его как облупленного с пеленок, – с улыбкой ответила та и поправилась: – Их обоих, – Ино поочередно указала пальчиком на рядомстоящих парней. – А, – впрочем не огорчилась Темари. У подруги детства порой можно добыть компромата больше, чем у самой ревнивой спутницы. – Девушки у этого ленивца не появится еще очень долго, я уверена, – добавила блондинка, заставляя старшую Сабаку навострить уши. Тем не менее, дружескую этику Ино не нарушила ни разу на протяжении всего вечера, зато оказалась веселой и приятной собеседницей, способной поддержать любую тему и, даже более того, раскрутить на разговор отмалчивающегося и время от времени зевающего Шикамару. Чоджи в беседу двух девушек встревал редко, в основном тихонько жевал сладости, но комментарии вставлял вовремя и по теме. В целом, благодаря этим троим и особенно Ино, Темари вполне неплохо провела тот вечер.
Позже, вплоть до Нового года, они виделись с Шикамару всего несколько раз. Парень с параллельного потока предложил Темари встречаться, поэтому неучебное время она проводила с ним, иногда даже не ночуя дома. Не то чтобы у нее или у него были какие-то серьезные намерения, просто старшая Сабаку наслаждалась последними месяцами студенческой жизни. Тем не менее, на устроенную вездесущим Наруто вечеринку в честь Нового года Темари пошла именно с ним, несмотря даже на скептическое выражение лица Гаары, молчаливо, но весьма выразительно недолюбливавшего большинство ухажеров сестры. Однако помимо взгляда брата на протяжении всей вечеринки девушка ловила не себе и лежащей на ее талии ладони и слегка задумчивый взгляд Нары.
Возможно, ей так только показалось, возможно, это было просто совпадение, но после Нового года она стала чаще видеть Шикамару у них в гостях. Этот парень, при всем своем пофигизме и флегматичности, на удивление легко и быстро сошелся с Гаарой и Канкуро и потому появлялся у них дома уже даже без общества Наруто. По этой причине, девушка даже не удивилась, увидев его среди приглашенных на День рожденье Гарры, хотя прекрасно знала о замкнутом характере брата. Куда больше ее поразило то, что на свое совершеннолетие Гаара позволил Узумаки притащить себя и всю компанию, среди которой Темари была единственной девушкой, в стриптиз-клуб. Старшая Сабаку не удивлялась такому выбору Наруто и была даже за сама посетить подобное заведение, пусть и в исключительно мужском обществе – в конце концов, при всей традиционности своей ориентации она находила в женском стриптизе определенную эстетику – ее приятно изумило именно несопротивление брата, придерживающегося в целом весьма консервативных взглядов. Но если самой Темари было абсолютно уютно в чисто мужской компании, то парни, как хорошо понимала девушка, все же чувствовали при ней некоторое стеснение. Поэтому через пару часов после начала праздника Сабаку пожелала всем приятного вечера, в открытую перебросила имениннику нераспечатанную пачку презервативов, чем заработала его выразительный взгляд, и на этой эффектной ноте покинула их компанию. Пока она, стоя на крыльце клуба, застегивала пальто, позади еще раз хлопнула дверь и рядом показался никто иной как Шикамару, достающий сигарету и зажигалку. – Эй, а двадцать-то есть? – скорее в шутку, чем всерьез спросила Темари. – Между прочим, исполнилось еще раньше, чем Наруто, – ответил парень, держа сигарету двумя пальцами около губ и все же прикуривая после ответа. – В клубе же можно курить. – Там не то, – произнес Нара, затягиваясь и выпуская в зимнее звездное небо сизый дым. – Ладно, хорошо повеселиться, – Сабаку уже разобралась с пальто и сделала шаг с крыльца, но Шикамару сделал такой же шаг вместе с ней. – Провожу до метро, – коротко пояснил он. – Там ведь сейчас праздник твоего друга, – заметила Темари. – Там сейчас слишком шумно. Или ты торопишься не домой? – задал Шикамару по сути невинный вопрос. – Я тороплюсь на метро, – с усмешкой ответила девушка, минуя прямой ответ. Нара глянул на наручные часы, но промолчал, видимо, просто прикидывая время. Сначала шли молча. Не то чтобы не было общих тем для разговора, просто Темари никогда не задумывалась, что может объединять их двоих, но даже так в этом молчании не было напряжения, которое обычно испытываешь будучи вынужденным находиться рядом с малознакомым тебе человеком. В итоге, разговор начал докуривший Шикамару, начал с какой-то мелочи – Сабаку уже даже не помнила с какой, но внезапно они оба разговорились и пятнадцать минут до ближайшей станции пролетели быстро и незаметно. Уже потом девушка поняла, что впервые разговаривала с Нара один на один, и не сказать, что ее это общение разочаровало. У входа в станцию Шикамару попрощался, после чего развернулся и не спеша пошел обратно, на ходу, как заметила Сабаку, доставая еще одну сигарету. В тот момент, глядя ему вслед, Темари сама себе усмехнулась: не хватало еще при наличии молодого человека обольститься на внимание друга брата, на два года младше нее.
В конце января началась подготовка к выпускным экзаменам, за которой девушка не успевала уследить не то что за друзьями братьев – за находящимся рядом парнем, что быстро привело к легко предсказуемым последствиям. Застав его с какой-то студенткой младших курсов, старшая Сабаку просто отозвала его в сторонку и с легко давшейся улыбкой сказала, что в связи с предстоящими экзаменами им, пожалуй, стоит прервать отношения, чтобы это не сказывалось на учебе. Никаких истерик и скандалов: они ничего не обещали друг другу, и было бы глупо требовать верности от их абсолютно несерьезных отношений, но все равно на душе у Темари было довольно паршиво. Приближающийся День святого Валентина и вечный всеобщий девичий ажиотаж вокруг этого праздника лишь добавлял ей раздражительности и резкости в словах. Само 14 февраля прошлого года, во многом из-за разрыва отношений с парнем и не упускающих возможности посплетничать одногруппниц стало для Сабаку поистине испытанием ее терпения и вежливости, поэтому домой она вернулась совсем не в духе и даже не подумала удивиться компании из Гаары, Канкуро, Шикамару и Наруто. – Я дома, – обозначила девушка свое появление, сразу из коридора проходя на кухню к братьям – двое гостей резались в приставку в гостиной. Точнее резался Узумаки, а Нара скорее пофигистично давил на кнопки. – С возвращением, – отозвались Гаара и Канкуро, увлеченный Наруто не глядя помахал рукой, а Шикамару ограничился кивком головы, впрочем, также не отрываясь от экрана. – Я даже не буду спрашивать, почему в такой день вы сидите у нас дома, а не гуляете где-нибудь в женском обществе, – Темари достала с полки свою чашку, закинула в нее пакетик зеленого чая (химическая и редкостная на вкус дрянь, но тогда было в самый раз) и включила чайник. – А где мой шоколад, дорогая сестра? – с наглой, хоть и обаятельной улыбкой поинтересовался Канкуро. – Или в магазине, или у твоей несуществующей подружки, – отрезала девушка. – Тем, я понимаю, что твой уже бывший козел и урод, но твоим братишкам тоже хочется быть любимыми в этот день, – ну вот в кого пошел Канкуро своим наглейшим характером? Старшая Сабаку не раз задавалась вопросом, кому в родословной стоит сказать за это спасибо. – Ты – точно обойдешься, – вновь парировала она, снимая закипевший чайник с подставки и наливая воду в кружку. – Темари, ты на самом деле рассталась с тем молодым человеком? – поинтересовался Гаара. Девушка тяжело вздохнула. Иногда раздражать может все, даже вечно уравновешенный младший брат. – А я тебе разве не рассказывал? – весело удивился Канкуро. – Да, рассталась, – четко и с паузой произнесла Темари, подразумевая, что на этом тема закрыта. – Я рад, – абсолютно искренне, хотя получилось немного покровительственно, сказал Гаара, унося наполненные колой стаканы в гостиную. Старшая Сабаку последовала за ним со своей кружкой чая. – Меня не беспокоить, – бросила она, направляясь к лестнице на второй этаж. – Вам я тоже про ее бывшего не рассказывал? – с наивным видом подлез Канкуро к Наре и Узумаки. – Я сейчас про твою коллекцию кукол расскажу, – пригрозила Темари на ходу, боковым зрением цепляя на себе взгляд Шикамару. – Еее, я выиграл! – сразу же послышался радостный вопль Наруто.
.*.*.*.
Позавтракав, она взялась за бумаги, с которыми не успела разобраться вчера вечером. Как всегда это помогло отвлечься от всех прочих проблем, хотя, строго говоря, проблем еще не было. В конце концов, в этом была специфика работы Шикамару: могли вызвать в любое время и в любой день, даже в выходной. Зато она как раз успеет разобраться со всеми документами и освободить завтрашний вечер, если не для Нары, то для себя.
Остаток февраля прошлого года был также посвящен напряженной работе – учебе, поэтому все лишние эмоции сами по себе отошли на второй план, оставив только волнение и ожидание как можно более быстро окончания университета. Март встретил Темари как выпускницу теплой солнечной погодой и зацветающей сакурой. После недельного отдыха, старшая Сабаку без труда устроилась в престижную аудиторскую фирму, где и проводила теперь большую часть дня. Как и вовремя практики, ее работу регулярно контролировали и проверяли, но Темари понимала, что это не на всегда. 14 марта, Белый день, в который уже окружающие ее мужчины и парни бегали с шоколадом или другими подарками для своих родственниц и любимых, выдался особенно теплым и солнечным. – Я дома, – по привычке произнесла девушка, закрывая входную дверь и снимая обувь. – С возвращением, – послышался с кухни голос, не принадлежащий ни одному из ее братьев. Немало удивившись, Сабаку вошла в комнату и увидела сидящего за столом Шикамару, что-то рассматривающего в своем телефоне. На столе перед ним стояла небольшая закрытая коробка без всяких отличительных фирменных знаков или маркировок. – Гаара, Канкуро? – поинтересовалась Темари, подходя к холодильнику. – Недавно ушли. – Оставив тебя одного? – еще больше удивилась она, раздумывая над тем, что подобного еще не было. Нет, был конечно Наруто, который мог вызвонить Гаару в три часа ночи, но Наруто всегда был отдельным случаем. – Я хотел с тобой поговорить. – О чем? – ничего не заподозрила Сабаку и сразу за этим спросила: – Чай, кофе? – Чай, – услышала она голос Шикамару, а за ним звук открываемой коробки. – Это тебе. Темари поставила и включила чайник, обернулась и, даже несмотря на вполне ожидаемое для того дня содержимое коробки, все равно удивилась. – Белый шоколад? – Да. Девушка еще раз посмотрела на содержимое коробки. Сливочно-белые дольки разных размеров и форм заполняли ее на две трети и были безукоризненно вкусными даже на вид. – Я же тебе ничего не дарила месяц назад, – на всякий случай уточнила Сабаку. – Я знаю, – ответил Нара, и она внезапно впервые заметила, что у него проколоты уши. – Хотя ждал. – Ты ждал от меня шоколада на Валентинов день? – Темари что-то определенно не замечала, особенно довольно очевидную со стороны цель разговора. – Да. Но не удивился, даже если бы ты подарила шоколад своим братьям, но не подарила мне, – парень улыбнулся, на секунду опуская голову, словно пряча эту то ли сожалеющую, то ли извиняющуюся улыбку. – Поэтому я сам дарю тебе сегодня шоколад и предлагаю стать моей девушкой. Услышав это, Темари не удержалась от несколько резкого вздоха: все-таки не оформившиеся в конкретную мысль догадки подтвердились. Ей было не впервой получать признания на Белый день, но никто еще не делал это так и никого еще не сопровождал тот груз обстоятельств, которые витали вокруг Шикамару. – Я на два года старше тебя, – напомнила она, внимательно наблюдая за его реакцией. – Я знаю, – просто ответил парень. В этот момент на пике кипения выключился чайник. Воспользовавшись этим, Сабаку вновь отвернулась к кухонному столу, доставая из шкафчиков заварник, коробку зеленого чая и пару чашек. Возникшую ситуацию надо разрешить сейчас же, но для этого надо было обдумать все варианты и их последствия. Поэтому она не спеша стала заваривать зеленый чай по всем правилам: ополоснула заварник горячей водой, отмеряла количество чая, выдержала первую заварку... Мысли же ее в этот момент были далеки от такой церемонии. В принципе, Шикамару был неплох. Он был в известной мере симпатичен ей, как все те немногие друзья Гаары, которых он выбирал с тщательностью и скрупулезностью истинного педанта. Нара был определенно умен, интересен и даже, в чем Темари наконец могла себе признаться, внешне хорош. Даже в его признании чувствовалась какая-то взрослость, без наигранного виляния отсутствующим хвостом и без юношеской развязности. В конце концов, лучше что-то сделать и потом жалеть, чем не сделать этого вообще. – Ладно, и как ты себе это представляешь? – она поставила на стол две полные чашки, взяла из коробки кусочек шоколада и надкусила его. Нара, который снова что-то высматривал в своем телефоне, это ее действие, однако, заметил и понял. – Примерно так, – сказал он, привставая с места и как-то так поворачивая телефон, что Темари подумала, что он хочет ей что-то показать, и подалась вперед, перегибаясь через стол. Но вместо того, чтобы увидеть что-либо на экране, она поняла, что Шикамару ее целует. Сначала он просто прижался своими губами к ее, но не встретив сопротивления, немного наклонил голову, размыкая губы Темари и делая поцелуй более взрослым. От удивления или по какой-то иной причине, но девушка даже ответила. – Давно хотел это сделать, – произнес парень с легкой полуулыбкой, отстраняясь. Темари тогда подумала, что это действительно может быть интересным.
На самом деле уже первый месяц их свиданий превзошел все ее ожидания. Она не стала сразу радовать братьев новостями, о чем попросила и Нару – за этим само собой следовало и умолчание при друзьях. Впрочем, до дня рождения Чоджи в мае поводов для встречи с друзьями Шикамару или Темари и так не возникало. Он оказался не просто интеллектуалом, эдакой копилкой фактов, которых не очень-то любила старшая Сабаку за их кичливость своими знаниями, он оказался действительно умен не по годам и в некоторых жизненно-прикладных вопросах мог даже превзойти саму девушку, что вычеркивало из списка возможных характеристик философа-теоретика, человека вроде и умного, но не особо совместимого во взглядах и делах с реальной жизнью. Но если из Темари практика сделало то, что в четырнадцать лет ей пришлось взять на себя роль обоих родителей, то из Шикамару практика сделала лень. Он всегда точно рассчитывал силы, время и возможности и никогда не делал ничего лишнего лишь потому, что ему было лень. Это качество, а точнее его выражение в Наре не переставало удивлять девушку: Нара, чтобы иметь возможность лениться во вполне определенном, по его взглядам, будущем, учился на одной из самых сложных специальностей в области программирования, что, конечно, в дальнейшем должно было принести неплохие деньги и позволить ему перестать работать намного раньше пенсионного возраста, но все же такая ставка была высока. Что характерно, в этом Нара признался без всякой хвастливости – так, упомянул мимоходом. «Лень – двигатель прогресса» – это высказывание обрело определенно новый смысл для Темари. Конечно, она не могла не переживать по поводу разницы в возрасте, но успокоилась куда быстрее, чем ожидала или, тем более, чем они расстались. У Шикамару не было экстремальных жизненных обстоятельств, его родители были живы и здоровы, у него были настоящие друзья, но также у него была своя жизненная позиция и выработанная им самим система ценностей – то, чем могли похвастаться далеко не все сверстники старшей Сабаку. И опять же: несмотря на всю свою лень, которую он и не думал вуалировать якобы занятостью или чем-то подобным, Шикамару, к скрытому удовольствию Темари, никогда не ленился проводить время с ней. Да, он вполне мог заснуть в кинотеатре или прозевать нужную остановку, забыть дома мобильник или прослушать прогноз погоды, даже если послушать его просила девушка, но Нара никогда не пропускал встреч, никогда не забывал номер ее телефона и никогда не ленился на прощание целовать ее.
Если их друзья и удивились новой паре, то особого изумления не выказали. В частности, друзья Шикамару, а с большего – друзья Гаары и Канкуро, приняли ее более чем тепло. Особенно Ино и Чоджи, на Дне рожденье которого парочка и раскрыла свою тайну. Яманако, кажется, вообще с первой секунды прониклась к Темари каким-то сестринским чувством, не показав и грамма ревности к другу, что приятно удивило старшую Сабаку. После того дня они вообще достаточно тесно сошлись с Ино, по крайней мере, сейчас в качестве лучшей подруги Темари назвала бы именно ее. Братья Сабаку также более чем благосклонно отнеслись к Шикамару, только Гаара особенно крепко пожал ему руку и сказал, что в случае чего, при всей их дружбе, Наре не жить. Все посмеялись, но в большинстве своем прекрасно понимали, что в каждой шутке есть доля правды.
.*.*.*.
С бумагами Темари закончила за полдень. Пора было обедать, и девушка как раз взялась за готовку, когда Шикамару позвонил во второй раз. – Ну что, вы закончили? – Еще нет, – ответил парень. – Тут все серьезнее, чем я думал, прости, но я должен задержаться. – Хорошо, – улыбнулась она. – Постарайтесь там. – Да… Нара повесил трубку. Они не строили никаких грандиозных планов на сегодня, просто хотели провести этот день вместе, и случившийся форс-мажор был не приятен, но вполне предсказуем. Поэтому старшая Сабаку даже не злилась, тем более, что Шикамару оставался на связи. «Заботится и беспокоится», – с улыбкой подумала девушка. Внезапно пришла и другая мысль: из нелюбви к самому празднику она не делала шоколад, но теперь у нее как раз появилось время на это. Обед был почти готов, да и Нара мог действительно быстро закончить с делами, поэтому Темари решила использовать экспресс-вариант. Она растопила на водной бане завалявшуюся в холодильнике плитку шоколада, залила его в силиконовую форму для льда и поставила в холод. Дольки должны были получиться в итоге треугольными, но это вполне можно было списать на модернистское решение символики праздника.
Летом, после «обнародования» их отношений, словно начался какой-то новый этап. Шикамару стал вновь появляться у них в гостях, так как из-за их небольшой тайны почти не приходил весной, чтобы не провоцировать неловких ситуаций. Он жил на другом конце города, но все равно часто засиживался допоздна, уезжая только на последнем метро, на которое однажды все-таки опоздал. Под взглядом совсем слегка прищуренных глаз Гаары, даже не сама Темари, а Канкуро предложил ему остаться в гостевой комнате, бывшей родительской спальне, на что Нара, конечно, согласился. Вся соль была в том, что комната Темари находилась на той же стороне дома и так же, как и гостевая, имела балкон, что прекрасно понимали если не Шикамару, то вся семья Сабаку. Впрочем, Нара тоже быстро это понял и даже воспользовался, уже после пожеланий спокойной ночи тайком пробравшись в комнату девушки. После этого случая Шикамару еще несколько раз случайно или нет опаздывал на последнее метро, но, кажется, даже Гаара наконец смирился с тем, что все всерьез.
Она медленно, но верно и бесповоротно влюблялась в него, чего не случалось с девушкой со школьной скамьи. Он взял всем: и умом, и внешностью, и хорошими отношениями с ее братьями и друзьями. Последние, кстати, несколько удивились выбору Темари, потому что конечно спросили про возраст ее нового молодого человека, но быстро во всем разобрались, пообщавшись с Шикамару буквально пару раз. Все друзья старшей Сабаку знали о ее пристрастии к действительно умным мужчинам. Одно только не устраивало девушку: она не любила запах сигаретного дыма, а Нара не расставался с сигаретами с семнадцати лет. Она пыталась с ним разговаривать, тонко намекать, но он лишь невозмутимо становился так, чтобы дым не шел на Темари и курил дальше. Девушка говорила ему про никотиновую зависимость, про то, что это в итоге плохо скажется на его здоровье, но не действовали никакие аргументы. В итоге, ей как-то удалось словить его на «слабо», и Шикамару легко и просто не курил два месяца. То есть он действительно не курил: девушка даже специально прислушивалась к запаху его одежды – та не пахла дымом. Но однажды, после того как Нара побывал на чьем-то мальчишнике, он вновь встретил ее с сигаретой в руках. Старшая Сабаку выразила ему, конечно, свое мнение по этому поводу, но парень резонно ответил, что он уже доказал, что легко может не курить, но когда ему нужно подумать над чем-либо, лучше всего ему думается за сигаретой. Темари вздохнула и смирилась.
В конце лета на свое День рожденье девушка сделала себе подарок и переехала на съемную квартиру недалеко от работы. Она, конечно, искренне любила своих братьев, но чем дальше, тем тверже убеждалась в том, что им обоим стоит подтянуться в хозяйственных делах, что было сложноосуществимо при проживании с ними самой Темари. Она честно предупредила их за две недели и упрямо не поддавалась ни на какие уговоры, особенно со стороны Канкуро. Старшая Сабаку, впрочем, пообещала приезжать время от времени, но только в качестве гостя, а не домохозяйки. Тот вечер и ночь они провели вдвоем с Шикамару, обустраивая новое ее жилье и наслаждаясь отсутствием чужого внимания, коего было не избежать и на свидании в любом общественном месте, и тем более в фамильном доме Сабаку.
.*.*.*.
После обеда звонков от Нары больше не было. Пользуясь наличием свободного времени, Темари решила переделать то, что в загруженные работой будни откладывалось в дальний ящик. Она с просыпающейся иногда педантичностью рассортировала вещи по полкам и ящикам, аккуратно складывая их, отобрала грязное и закинула его в стирку, такую же ревизию сделала на кухне, вновь вернулась к деловым документам и наметила план работы на неделю… Уже было четыре часа, а ни звонков, ни самого Шикамару еще не было. Зная, как его начальство относится к телефонным разговорам на рабочем месте, она не хотела звонить, но, откровенно говоря, уже начинала беспокоиться. Однако, решившись наконец, дозвониться до парня она так и не смогла: вместо гудков приятный женский голос сообщил, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Второй вариант отпадал автоматически, значит, Нара опять забыл нормально зарядить телефон, поняла Сабаку. Хотя, возможно, ему пришлось отключить телефон. К скрытому недовольству Темари, ей оставалось только ждать. Не умея сидеть без дела, девушка протерла несуществующую пыль, попробовала начать подаренную художественную книгу, но то ли автор был плох, то ли у нее не было настроения на восприятие прекрасного, в итоге, эстетику заменила практика в виде книги по аудиторскому делу. Но и та не смогла увлечь ее мысли надолго. Уже не зная, чем заняться, старшая Сабаку залезла в последние новости в Интернете, перечитала все статьи в разделах экономики, науки, политики, искусства – чуть не села за темы моды и авто. Она попыталась позвонить Шикамару еще несколько раз, но ответ все равно был тем же: «аппарат абонента выключен или…». Темари даже не слушала до конца, все больше недолюбливая этот вежливый голос. Общее настроение портилось медленно, но уверенно.
За незаметно пролетевшие полгода они ни разу не поссорились по-крупному, и не потому, что Шикамару был для этого слишком ленив, а Тамери – слишком горда, а потому что просто были уже достаточно взрослыми, чтобы думать о другом и не вызывать бессмысленных конфликтов. Конечно, девушку не всегда все устраивало в его поведении. Например, он никогда не дарил ей цветов, и хоть у Сабаку довольно равнодушно относилась к флористике и предпочитала живые цветы в горшках срезанным и быстро увядающим, какой-то гаденький голос внутри все равно не мог не отметить этого факта. Шикамару никогда не опаздывал, но время от времени до него было невозможно дозвониться либо потому что он спал, либо потому что не слышал телефона в беззвучном режиме, либо потому что забыл его дома. Он никогда не критиковал ее вкусы, но иногда девушке казалось, что он слушает ее только из вежливости – настолько флегматичным было выражение его лица. Было еще много мелочей, которые приходят только со временем общения и за которые глупо винить человека, ибо никто не идеален. Впрочем, она никогда не таила обиды или досады и свое мнение всегда высказывала напрямую – Нара признавал его, но редко обсуждал, чаще ограничиваясь одной-двумя достаточно дежурными фразами. Темари говорила себе, что он, конечно, анализирует проблему и делает выводы, просто не озвучивает их. Но это «не озвучивает» тоже оставляло не самый приятный осадок. Девушка пыталась примириться с этим молчанием, списывая его на особенности характера Шикамару, но эта досада все равно скапливалась в ней и не могла не найти выхода при первом же поводе, который, конечно, в конце концов нашелся.
Он сам предложил отпраздновать полгода: до этого какие-либо даты по взаимному умолчанию пролетали мимо. Они договорились пойти на праздник хризантем в городской парк, но когда старшая Сабаку уже подходила к месту встречи, ей позвонил Шикамару и сказал, что он за городом, в обществе Наруто и других его друзей – бывших одноклассников, сказал, что он уже не успеет приехать на праздник, но Темари может приехать к ним, нужно только сесть на метро, идущее в направлении… Дальше девушка слушать просто не стала. Она сказала, что у нее тоже возникли дела и что она тоже не сможет ни пойти в городской парк, ни приехать к ним, и быстро попрощалась, даже не осознавая насколько холоден был ее голос в этот момент. Ее разозлило даже не его обычное отсутствие чувства времени и даже не то, что он с друзьями, а не с ней – это тоже, но в первую очередь ей было обидно за то, что ее почти бросили: сам назначил время, сам выбрал место и сам не пришел. Просто великолепно. Темари выключила телефон и из чистого принципа пошла на праздник хризантем одна.
Она гуляла по парку около полутора часов: посетила несколько представлений, послушала традиционную музыку, полюбовалась на цветы. Сабаку старалась не думать про случившееся, про поступок Шикамару и про то, во что это все может вылиться, но подобные мысли так или иначе проникали все равно в ее голову. После злости пришли обида и разочарование: все получилось глупо и неприятно. Девушка уже направлялась к выходу из парка, когда услышала позади себя: – Темари! И если бы она последний час не вытесняла с особой тщательностью из головы все мысли о Наре, она бы ни за что не обернулась. Шикамару стоял в семи-девяти шагах от нее, какой-то особенно серьезный, чем-то даже взволнованный. Сабаку даже не сразу поняла, почему он здесь, если должен быть где-то там с друзьями. А парень быстро подошел к ней, прижал к себе, обнимая за плечи, и произнес: – Больше никогда так не делай. Темари вдруг очень захотелось врезать ему кулаком под ребра, но места для замаха было маловато, а простым тычком ограничиваться она не собиралась. Но Нара уже сам отстранился, продолжая держать ее за плечи. – Никогда не выключай телефон. Сабаку подумала, что очень многое готова высказать в это обеспокоенное лицо, но в реальности просто скинула его ладони движением плеч. Уже высказывала. Не помогло. – Мог бы уже не бросать своих друзей, – ровным голосом произнесла она. – Тем, я дебил и мудак, но... – Не надо, – перебила его Темари. Меньше все сейчас и вообще ей хотелось выслушивать оправдания. – Я буду занята ближайшие дни, поэтому давай отложим этот разговор, – Сабаку спокойно смотрела ему прямо в глаза, которые сейчас из-за семисантиметровых каблуков на ногах были на одном уровне с ее. – Мне пора. Девушка развернулась и пошла к выходу, специально пряча свободную от сумки ладонь в карман. Впрочем, Шикамару и так понимал, что сейчас ее не стоит останавливать. Но от этого знания легче не было.
Она не соврала: у нее действительно было дел на несколько дней, ведь до этого Темари специально освобождала день праздника, чтобы провести его с Шикамару. Вновь как когда-то занятость не позволила ей скатиться в затяжное плохое настроение, но одновременно именно поэтому их отношения и повисли на волоске на целые три дня. Девушка вновь, осознанно или нет, гнала от себя любые мысли о Наре, потому его звонок на третий день стал настоящей неожиданностью. Парень предложил встретить ее после работы – Сабаку согласилась, хотя подумала, что абсолютно не знает, как теперь себя вести. Большинство ее отношений длилось до первой крупной ссоры, но Шикамару как всегда оказался настойчивее остальных. Поэтому и разговор при встрече Темари позволила начать ему. – Все еще злишься? – спросил Нара вместо приветствия.. – Нет, – вполне честно ответила Сабаку, не глядя, однако, прямо на парня. – Тем, – а ведь так к ней обращались только ее братья и он, – я правда поступил нехорошо. Прости меня. Совсем чуть-чуть, но все же девушка скривилась, словно от зубной боли. – Да, это было некрасиво бросить меня там одну, но дело не только в этом случае, – произнесла она. – За полгода накопилось много всякого… – Например? – Например? – переспросила она, наконец, мимолетно глянув на него. – Например, то что ты постоянно забываешь дома свой телефон. Или не слышишь, потому что спишь. Ты сам сказал мне не выключать его – думаешь, я не волнуюсь, когда ты не берешь трубку? – она прямо посмотрела на него, неосознанно добавляя обвинения и во взгляд. – Или твоя привычка засыпать в кино. Я понимаю, что тебе может быть неинтересно, но зачем тогда мы шли на этот сеанс, когда могли выбрать другой или не идти вообще? Я стараюсь предлагать другие варианты времяпрепровождения, но тебя не интересует спорт, не интересуют классические виды искусства… И я пытаюсь что-то подбирать, что-то придумывать, но… – выговорившись, выплеснув, в конце концов, это на парня, Темари вновь отвела взгляд. – Это мило и забавно иногда, но не каждый день полгода подряд… Повисла небольшая пауза, в которую девушке очень хотелось развернуться и уйти. Сбежать, проще говоря. – Мы… – наконец осторожно начал Шикамару. – Мы можем попробовать еще раз? – Сабаку подняла на него глаза. – Ты хочешь этого? Я хочу. Она, вновь удивленная им, какое-то время смотрела на него, словно заново изучая его лицо, а потом ответила: – Хорошо. Возможно, с нового листа получится лучше. Нара протянул ей открытую ладонь. Чуть помедлив, Темари протянула свою и взяла его за руку. После этого, прежде, чем она успела что-либо сделать, парень в два шага приблизился и обнял ее. На этот раз ей не захотелось вырваться. – Я торжественно обещаю не забывать про телефон и перед кино пить кофе, – произнес он над самым ее ухом, – но только прошу: никакой оперы, иначе ничто не спасет театр от моего похрапывания, – Сабаку только хмыкнула в его плечо, подавившись смешком. – И, пожалуйста, не держи все в себе. – А ты реагируй, а не спи, ленивая задница, – пробурчала девушка, не выпуская, однако, из рук ткань его куртки. – Можешь меня щипать, – разрешил Нара. – Обязательно, – пообещала Темари.
.*.*.*.
В семь вечера позвонила Ино, отрывая или, точнее сказать, спасая Темари от просмотра какого-то американского кино, в сюжет которого она даже не вникала, просто наблюдая за сменой картинки на экране. – Привет, не отрываю вас от романтического ужина на двоих? – Нет, – вздохнула Сабаку, настроение которой покоилось где-то рядом с абсолютным нулем. – Ужин в одиночку вряд ли можно считать романтическим. – М? А где Шикамару? – удивилась ее подруга. – На работе: где же ему еще быть? – Эх… – вздохнула Яманако в трубку. – И не звонит? – Телефон выключен. – Вот козел, – искренне возмутилась подруга, и Темари стало легче уже только от того, что кто-то считает также. – Тот еще, – согласилась она и сменила тему: – А ты где? – Да вот тоже дома… – пожаловалась Яманако. – Сегодня ведь не сходишь никуда одной: везде все парочками, парочками… – Так и не нашла компании? – Да… – вздохнула девушка. – Все, кто со второй половинкой, собирались куда-то вдвоем, а если бы я пригласила кого-нибудь из парней, так это еще шоколад пришлось бы делать… Старшая Сабаку не смогла сдержать слабой улыбки. В этом была вся Ино: обманчиво легкомысленная, но на самом деле очень недоверчивая и требовательная к парням. По этой же причине, ухажеров она меняла как перчатки, не задумываясь об обязательствах и ответственности долгосрочных отношений. Конкретно сейчас Темари очень хотелось хоть на треть быть ею. Впрочем, а что мешало? – Тогда, может, сходим куда-нибудь? – предложила она. – Правда? – тут же оживилась подруга. – Стоп, стоп. А как же Нара? – Ох… Даже думать от этом не хочу, – вздохнула Сабаку, чувствуя, как настроение вновь начинает портиться. – Позвонит так позвонит, нет так нет… – Я надеюсь, вы не поссоритесь из-за этого? А то, на кого я еще смогу этого раздолбая оставить? – еще одна черта Яманако: за друзей стоять горой. Причем, за обоих сразу. – Посмотрим, – уклонилась от прямого ответа Темари. – Так что, тебе все еще нужна компания на этот вечер? Или боишься, что нас посчитают за лесбиянок? – Ты точно согласна? – пропустила подколку мимо ушей Ино. – Я согласна на что угодно, ибо я уже не могу сидеть дома без дела. – Хорошо, – тут же взяла на себя роль активиста Яманако. – Тогда… что насчет ночного клуба? Там обычно любят лесбиянок. – Отлично, – улыбнувшись, ответила девушка. Ей действительно было все равно, а подруга, возможно, смогла предложить лучший вариант для того, чтобы отвлечься. Они договорились встретиться через час у названного Ино клуба, но Сабаку рассчитывала время на полтора часа: все-таки, помимо прочего, Яманако была еще и истинной девушкой и опаздывала везде и всегда. В сборах Темари было что-то даже мстительное по отношению к Шикамару. Она не выключит телефон, но наденет лучшее платье и сделает лучший макияж. Он этого не увидит – сам виноват, а Сабаку не будет жалеть и возможно даже позволит какому-нибудь парню в клубе угостить себя коктейлем. А возможно, таких парней будет даже несколько. В конце концов, сам виноват. Уже выходя из квартиры, она захватила приготовленный шоколад: хоть Ино угостит.
За всеми разборками на празднике хризантем и после него, девушка чуть не пропустила День рождение Нары, на которое ей довелось познакомиться с его родителями. Сразу за праздником Шикамару с разницей в один день следовал День рождение Ино, даром еще, что родители Нары, Акимичи и Яманако были дружны чуть ли не со школьной скамьи. Поэтому обе даты всегда совмещались в этих семьях в одну общую даже после того, как дети перестали отмечать их только дома. В этот раз по случаю двадцатиоднолетия обоих именинников планировался грандиозный праздник на весь вечер, ночь и утро, так чтобы один плавно перетекал в другой и гости могли поздравить каждого виновника торжества в свой день. Местом вечеринки был объявлен дом Ино, недалеко от которого располагались дома Шикамару и Чоджи, а также других их друзей и одноклассников. Нара предлагал встретить Темари на ближайшей станции метро, но девушка отказалась, сказав, что сама найдет дорогу до его дома точно, а там они уже вместе пойдут к Яманако. Не то чтобы она напрашивалась в гости на знакомство, напротив, парень сам сказал, что в этот день его родители уедут уже с утра. И вот ничего не подозревающая Сабаку приехала на станцию, немного попетляла по спальному району, но довольно быстро нашла нужный дом. Уже подходя к нему, она обнаружила несколько пропущенных вызовов от Шикамару, но не стала перезванивать, так как фактически вот-вот нажимала кнопку звонка. Но после ее нажатия, вопреки всем ожиданиям, дверь открыл не ее парень, а миловидная женщина среднего возраста в фартуке и домашних тапочках. В этот момент Темари очень захотелось ошибиться домом, улицей, районом, городом, но несколько кандзи «Нара» над звонком говорили сами за себя. – О, вы, должно быть, Темари-сан? – спросила женщина. – Проходите в дом. Сабаку вдруг подумала о том, сколько Шикамару мог успеть рассказать про нее своим родителям. Например, то, что она старше его на два года. Или то, что он иногда ночует у нее на съемной квартире. Или то, что она всегда специально сильно щиплет его за бок. У девушки вдруг вспотели ладони, чего с ней не случалось со средней школы. – Простите за вторжение, – одеревеневшим голосом произнесла Сабаку этикетную фразу, заходя в дом. – Вероятно, вы с Шикамару собираетесь на день рождение к Ино-чан… – начала женщина, но ее прервал спасительный для Темари голос. – Мам, кто пришел? – из одной из комнат выглянул Нара-младший. Увидев в прихожей свою девушку и мать, он на мгновение остолбенел, а Сабаку вдруг поняла, почему он так настойчиво пытался до нее дозвониться. Женщина хотела что-то ответить, но в коридоре появилось еще одно действующая персона – крепкого телосложения мужчина удивительно похожий на Шикамару лицом, на котором виднелась пара шрамов, и высоким торчащим хвостом темных волос. То есть, конечно, это не он был похож на Шикамару, а Шикамару был похож на своего отца. Темари краем сознания успела подумать, что если лет через двадцать ее парень будет выглядеть так же – можно без шрамов, но обязательно с такой же острой бородкой – она будет очень даже не против. – Дорогая, я уже выехал, поэтому жду только тебя, – сообщил мужчина. – Простите, что не можем уделить вам, как нашей гостье, время, – обратился он к Темари, – но мы уже и так прилично опоздали. – Ох, конечно, – всплеснула руками мать Шикамару и стала развязывать передник, под которым оказалось парадное платье. – Простите, что даже не предлагаю вам чай, но нам действительно пора. Родители тоже хотят отметить день рождение своих детей, вот мы и собираемся с родителями Ино и Чо на свой праздник, – пояснила она старшей Сабаку. Уже отошедшая от первого шока девушка улыбнулась. – Хорошо вам повеселиться, – пожелала женщина, обуваясь. – Загляните к нам как-нибудь на обед, Темари-сан, – выходя из дома, произнесла она. – До свидания, – попрощался глава семьи. – До свидания, – произнесла им вслед девушка. Входная дверь закрылась, и они остались вдвоем. – Я приехала слишком рано? – спросила уже ни в чем не уверенная Сабаку. – Нет, скорее они не уехали, как обещали утром, – ответил Шкамару, подходя к ней. – Но, кажется, ты им понравилась, – заметил он, наклоняясь и целуя девушку.
Темари так и не удалось заглянуть на предложенный обед: в конце ноября мать парня положили в больницу, и чтобы оплатить ее лечение и помочь отцу, Нара был вынужден устроиться на работу. С одной стороны, ему повезло: он нашел не просто подработку на заправке, а настоящую работу в хорошей компании, которая готова была взять его после университета, если Шикамару продолжит работать в ней до конца учебы. Но с другой, его график теперь полностью зависел от работодателя, который, зная учебное расписание парня, нагружал его в его же свободное время, а зачастую и по выходным. Темари не жаловалась, она была даже рада за Нару, но факт был в том, что они стали проводить куда меньше времени вместе. Зато Шикамару чаще стал оставаться у нее на ночь, хотя после его учебного и рабочего дня он в основном хотел только спать, пусть и обнимая Темари. Они несколько раз навестили Ешино-сан, мать парня, в больнице: Сабаку действительно приглянулась женщине, и та уже в шутку начинала время от времени называть ее своей невесткой.
На Новый год встала дилемма: с какой семьей провести праздник. Ешино-сан выписали из больницы, и мужчины семьи Нара собирались устроить ей домашний Новый год, но в гости также звали и братья, меньше чем за полгода вынуждено подтянувшиеся в хозяйственном плане. Пришлось разрываться: полдня там, полдня тут, и Гаара даже не стал намекать на то, что Шикамару оставил ее сестру одну – видимо, проникся окончательно. Но и после Нового года ситуация особо не изменилась. Нара учился и работал, а то время, которое раньше проводил в больнице, теперь проводил дома, помогая еще не окрепшей после болезни матери. Темари тоже выдвинули на повышение, и им становилось все труднее совмещать свои графики. Отношения не стали хуже или холоднее, все было в порядке и в общении, и в постели, сентябрьские события укрепили связь между ними, но девушка не раз ловила себя на мысли, что не уверена, сколько еще они смогут продержаться в таком темпе. И от этих мыслей было немножко грустно.
.*.*.*.
В клубе было шумно и людно: видимо, не только они с Ино были вынуждены проводить «вечер любви» в одиночестве. – Пойдем сразу в бар? – предложила Яманако, как только они миновали вход и гардероб. – Надо же изобрести выпивку к такой закуске, – улыбнулась она и потрясла коробочку с шоколадом, которую ей отдала Темари. – Хорошо, – не стала возражать Сабаку. Она вполне доверяла подруге: уж та умела отрываться. На баре взяли по коктейлю – что характерно, к Ино почти сразу прицепился какой-то парень, заплативший за алкоголь, но получившись от ворот поворот: Яманако, показав ему коробочку шоколада, сказала, что она здесь сегодня с подругой, если он, конечно, правильно понимает, что она имеет в виду… Наблюдая эту сцену, Темари не могла не улыбнуться и в конце даже решила подыграть, обняв Ино за талию. От такой откровенности парень струхнул, видимо, не готовый к подобной ситуации, и позволил девушкам улизнуть. После этого случая настроение Сабаку поползло вверх, к тому же, закончив с шоколадом и коктейлем, подруга потянула ее на танцпол. Темари не была любительницей ночных клубов и слишком громкой музыки, но была готова признать, что иногда слияние с толпой незнакомых людей в ритме совершенно не постановочного или тем более не высокохудожетственного танца может приносить удовольствие. В этом действительно было что-то упоительное: оставить все проблемы за входной дверью, поддаться ритму, отпустить себя. Мелькающий разноцветный свет, громкий динамичный звук, смесь из разных парфюмов вокруг, вкус какого-то сиропа из коктейля на языке и физическое осязание окружающих людей. Рядом танцевала Ино, подпевающая почти каждому треку, красиво двигающаяся, наслаждающаяся своей независимостью… Сабаку впервые за день действительно забыла о времени и танцевала, пока усталость не взяла свое. К этому времени у ее подруги уже появился спутник минимум на это вечер: Темари не заметила, когда этот парень оказался рядом с Ино, но та благосклонно принимала его внимание, поэтому старшая Сабаку решила оставить их. Яманако было остановила ее, но девушка сказала, что просто передохнет немного. В конце концов, не весь же вечер подруга должна за ней носиться и развлекать. К сидящей у бара Темари тоже пытались несколько раз прицепиться, но, так как намерения большинства были очевидны уже с первых фраз, она быстро сворачивала разговор и отсылала потенциальных ухажеров. Девушка была не прочь поболтать ни о чем, но приставания при живом парне ей были совсем ни к чему, поэтому подобное времяпрепровождение без Ино и с начинающими ныть ногами быстро наскучило Сабаку. Телефон по-прежнему молчал, и, оставив на танцполе обиду и раздражение, она вновь начинала думать о Шикамару. Хоть бы с номера какого сотрудника позвонил, зараза. Когда пришлось отшить очередного девушка-как-вас-зовут-может-вас-угостить, Темари поняла, что делать ей здесь больше нечего. Она нашла на танцполе ни капли не уставшую Ино в обществе того же парня и попрощалась, искренне поблагодарив подругу за вылазку и пожелав удачи.
У клуба дежурили несколько машин такси, и девушка решила даже не пытаться успеть на последний общественный транспорт. Сев на заднее сидение и назвав адрес, она откинулась на спинку и постаралась отгородиться от вновь подкатывающей меланхолии. Это 14 февраля, этот чертов Валентинов день выдался угнетающе медленным, наполненным изматывающим ожиданием и всей той палитрой чувств, которые так или иначе испытываешь, находясь с кем-то в отношениях. И тем не менее, когда уже, казалось бы, весь лимит ее терпения должен быть исчерпан, за его гранью осталось только одно чувство – чувство беспокойства о близком человеке. Подумав об этом, Темари еще раз попыталась набрать Шикамару: может, он уже пришел домой и включил, наконец, телефон, но ответом ей был все тот же вежливый женский голос, не вызывающий уже ничего, кроме короткой вспышки неприязни к абсолютно невиновной его обладательнице. – Прошу прощения, – внезапно обратил на себя внимания водитель такси. – Мне очень жаль, но мы вынуждены заехать на заправку, чтобы заполнить бак… – Да, конечно, – махнула рукой Сабаку. – Только не забудьте исключить это из стоимости поездки. Возможно, стоило бы возмутиться такой ошибке со стороны шофера, который посадил к себе пассажира при низком количестве бензина, но Темари сейчас было категорически все равно. Она просто хотела быстрее домой. Пока водитель разбирался с машиной, она купила в круглосуточном магазинчике при заправке кое-какие продукты назавтра, вполне по-женски решив устроить себе компенсацию за сегодня чем-нибудь вкусным. Выбор сладостей был не такой уж и большой: несколько видов печений и конфет, пара разных шоколадок, еще с десяток пудингов и кремов… Но в итоге, девушка отдала предпочтение полезному, а не только сладкому. Когда она вышла из магазинчика, водитель уже ждал ее, после чего отвез до дома и, как показалось Сабаку, в итоге даже взял с нее меньше, чем должен был. Она поднималась по лестнице на свой третий этаж, думая только о том, что надо быстро снять каблуки, смыть весь мейк-ап и лечь спать, поэтому запоздалый сюрприз у своего порога заметила только, уже почти закончив последний пролет. На пороге, прямо на холодном бетонном полу, откинувшись спиной на дверь, сидел никто иной как Шикамару Нара и, кажется, спал. По крайней мере, его глаза были закрыты, а лицо было спокойно и расслаблено. Все, что испытала в этот момент замершая на середине лестницы Темари – это облегчение. Жив, цел – и на том спасибо. Стараясь ступать тише, она поднялась по лестнице до конца, но Нара, словно почувствовав ее приближение, уже открыл глаза. – Привет, – поздоровался он. – Привет, – ответила девушка. – Зарядка кончилась? – сразу спросила она, присаживаясь рядом с Шикамару на пол. – Да, но, кроме этого, это был просто адовый в плане работы день, – произнес Нара. – Нас хотели взломать, но еще, как оказалось, кто-то уже подселил на все компы хорошо замаскированные вирусы, так что мы чуть не потеряли всю базу данных…А тут еще этот праздник, половина персонала за городом… – он достал из кармана зажигалку, щелкнул ею пару раз, но, видимо, передумал курить. – До вечера все чистили. Зато шеф обещал неделю не вызывать на работу. – Мне бы такое кто пообещал, – посетовала Темари. – Не обижаешься? – спросил парень, глядя ей в глаза. – Уже нет: благодари Ино, – улыбнулась Сабаку и поднялась на ноги. – Но я все равно ненавижу этот праздник. Пойдем, в квартире всяко теплее. Шикамару также встал со своего места, освобождая дверь. – В нем нет ничего плохого, кроме ожидания подарков, – возразил он. – Просто «кроме ожидания», – поправила его Темари, доставая ключи. – И вообще-то это день всех влюбленных, а не день шоколада. – Значит, опять нет? – спросил Нара, подразумевая прошлый год. – Опять нет, – все равно с закравшейся мстительностью ответила девушка, заходя в квартиру. – Хотя еще днем у тебя была возможность получить его. Сняв каблуки, она обернулась к нему и все равно не успела среагировать, когда Шикамару притянул ее к себе за талию и произнес перед тем, как поцеловать: – Я люблю тебя. Сабаку слышала это от него не в первый раз, но парень не говорил такого и каждый день. – Шоколадка в пакете – моя, но, может быть, я разрешу тебе взять пару кусочков, – произнесла Темари, передавая пакет из магазина в руки Нары.